Герой не нашего времени
В этом году исполнилось двадцать лет фильму «Брат». Фильму, замечательному и своими актерами, и манерой, и, конечно, режиссером. Фильму, каких мало в принципе.
Серые, гнущие к земле дни поздней осени, да еще и в Ленинграде-Питере вкупе с могучей атмосферой первобытного хаоса, хаоса не физического, а человеческого. Но несмотря на это, никакой безнадеги, никакой позы художника-интеллектуала, с недосягаемой высоты рисующего картину широкими мазками. Что, кстати, очень испортило «Левиафан» Звягинцева. Балтийская мгла и грязь мегаполиса отступают перед первым снегом на выходе-выезде из города, а кроме разномастных бандитов, которые всего лишь приспосабливаются к обстоятельствам, и поколения некст, которое всего лишь ситуацией пользуется, есть немец Гофман, водитель-дальнобойщик и сам Данила. Вот они-то живут независимо от ситуации, их больше интересует вопрос о будущем, а, значит, о прошлом и настоящем. Вагоновожатая Света — отголосок женщины в русских селеньях — вполне могла бы оказаться в их числе, но, как и ее трамвай, она не мыслит себя без рельсов.
Многие коллеги покойного Алексея Балабанова отмечали его сильное мифотворчество. Миф ошибочно приравнивают к идеологизированности и пропаганде, здесь разница принципиальна: в центре мифа осмысление сути бытия, чего напрочь нет ни у идеологии, ни у пропаганды.
Взять хотя бы национальный вопрос, за который много и несправедливо досталось и фильму, и режиссеру. В «Брате» нет ни намека на упрощение в духе толстовского мужика-богоносца и его более примитивных версий вроде великоукров, национал-либералов и неоязычников, общий корень которых в кознях Татарина-Виктора, который вместо своей башки рискует башкой родного брата ради собственного прибытка. Обидное, но справедливое в той ситуации «не брат ты мне, гнида черножопая» — вовсе не рецепт решения межнациональной проблемы. Так же, как про евреев, которых герой «Брата» не то чтобы не любит, а именно «как-то не очень». Без особых подробностей. Впрочем, в «Брат-2» все прояснил Куйбышев, произнеся крылатое «Мы, гусские, не омманываем дгуг дгуга».
Все это не призывы к розни, не унижение по национальному признаку, а простая констатация факта, что тот, кто «вместо отца был», остается таковым даже после подлости, которую совершает. Тот же, кого я впервые вижу, первый встречный и есть, и отношение к его поступкам и тем более проступкам другое. Системно-правовая шкала здесь не применима, так как миф и образующие его предельные понятия правды, справедливости, начала и смысла в принципе не систематизируются без сохранения своего содержания. А пресловутая политкорректность работает тогда только, если ни отца, ни вместо отца — никого не было. Если нет ни начала, ни цели, ни смысла.
…Россия изменилась. Все стало быстрее. Мост лейтенанта Шмидта вновь стал Благовещенским, и по нему, как и в самом начале, снова не ходят трамваи. Уличные телефоны в зеленых будках, по которым и правда было почти ничего не слышно, тоже редкость. Сенной рынок совсем другой. «Запад нам поможет» перестал быть лейтмотивом государственной политики и выражением чаяний граждан. Милиция стала полицией, а неудавшиеся бандиты ушли из нее кто на гражданскую службу, кто в Америку.
Порядка стало больше. Но героя вроде Данилы не хватает. Нет, не потому, что он такой крутой и сильный. Просто порядок и прогресс не добавляют смысла. А люди, которые живут и действуют не потому, что это полезно, выгодно или все так делают, а потому что по-другому нельзя, потому что они правду ищут, всегда будут восприниматься героями. Даже если они вовсе не круты, даже если похожи не на Данилу Багрова, а на безымянного сталкера из фильма Тарковского. Потому что они ищут главное. Наверное поэтому последний фильм Алексея Балабанова «Я тоже хочу» получился таким.
Константин Шморага