Drift о слабоумии, бездуховности и глубинных национальных комплексах: «Постараемся сделать это красиво»

«Сначала ты должна спросить, почему мы поем по-английски, а в конце – какие наши творческие планы», - советовал Денис Кугай, пока мы дожидались последнего участника интервью. Денис знает, как это делается, потому что регулярно раздает интервью, с тех пор, как клип группы Drift поставили в ротацию на канале MTV. Примерно так и получилось, на самом деле.

22 февраля в клубе «12 утюгов» на одной сцене с Ниной Карлсон выступит группа Drift. Для меня это одна из первых в списке псковских музыкальных групп, которыми стоит хвастаться перед иногородними друзьями. В новостные ленты СМИ и социальных сетей они попали как псковский коллектив, чей клип поставили в ротацию на канале MTV. В Пскове старших участников Drift знают также как отличных специалистов в своих областях: композитор и клавишник Александр Боярков известен как разработчик интернет-сайтов, вокалист Денис Кугай – переводчик-синхронист, бас-гитарист Юрий Стрекаловский – социолог, искусствовед, общественный деятель. А также Drift это Павел Виницкий – гитара, Борис Никитин – барабаны, Влад Плотников – труба и Ирэна Вишневска – вокал. Ирэна живет не в Пскове, а в Вильнюсе, но творческому процессу это нисколько не мешает. Drift вообще начинался как студийный, почти виртуальный проект.

КУГАЙ: Drift сильно отличается от тех же «Слез Счастья» тем, что совершенно по-другому выстраивается творческий процесс. Саша – композитор, он делает дома трек, дает его мне. Я думаю, о чем может быть этот трек и сочиняю на него текст. Потом мы записываем это на студии, просто для того, чтобы понимать, в каком направлении может развиваться песня. И затем отдаем ее остальным членам коллектива, и каждый продумывает свою партию. Ну кто-то продумывает, а кто-то не очень, иногда просто веры достаточно, чтобы играть басовые партии («взаимный троллинг» христианина Стрекаловского и атеиста Кугая пронизывает все творчество группы – авт.). А кто-то продумывает, как Павел Анатольевич Виницкий. Он – опытный композитор, будет долго упражняться и в конце концов создаст партию гитары. Если нам повезло, то Влад придумывает партию трубы, если не повезло – песня будет без трубы. Ну и Борис, Юра делают ритм-секцию. Вообще, изначально не было планов собрать большой «живой» коллектив, у Саши было много электронного материала, из которого получился студийный проект.

БОЯРКОВ: Но потом скучно стало.

Вы пробовали работать с различными вокалистками, как нашли Ирэну в итоге?

КУГАЙ: В Пскове непросто найти вокалистку, которая хорошо говорила бы на английском языке, и пела бы при этом тоже хорошо. И тут нам серьезно помогли знакомства Юры, потому что Ирэна – это его давняя знакомая, он предложил попробовать записать с ней песни. Хорошая манера, очень красивое интонирование – трудно было не остановиться на этом варианте.

БОЯРКОВ: Вообще, надо сказать, изначально половина треков задумывалась под женский вокал. И в итоге, мы очень довольны.

Хочу спросить вас про ваш музыкальный бэк-граунд. Дениса мы помним по Personal Zone, Z-Kill, теперь есть «Слезы Счастья», Саша играл в «Кобре», DivineRocketry. А вот «рок-музыкант Юрий Стрекаловский» псковской сцене не известен. Каково тебе, Юра, с твоим классическим музыкальным образованием, с виолончелью…

БОЯРКОВ: С тростью.

КУГАЙ: С котелком.

…делать музыку с такими «жесткими неформалами»?

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Я с «жесткими неформалами» всегда дружил, и хотя в Пскове не жил в то время, знал, что есть такая команда, «Кобра». На самом деле, для меня все 90-е годы в плане современной музыки прошли мимо. Когда я в школе учился, слушал всякий рок-н-ролл, джаз и все такое. Но потом я наложил на себя епитимью, все свои пластинки раздал, все предал забвению, кроме Билла Эванса. Все 90-е годы я занимался музыкой профессионально, но это была старинная и классическая музыка. Ездил на мастер-классы, пел в хорах многочисленных…

КУГАЙ: Для меня это звучит так же как рассказ моего брата о том, как он служил в Афганистане, примерно одинаковые истории…

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Я записывался с Ростроповичем, с Темиркановым, есть пластинки, где я там в хоре пою. Это была моя основная работа в студенческие годы. Два года назад Саша предложил поиграть, и мы оба были очень разочарованы. Он – мной в качестве бас-гитариста поначалу, а я – всем процессом вообще, потому что это вообще было не похоже на то, как правильно надо делать.

БОЯРКОВ: «Как надо»!

КУГАЙ: То есть надо-то «не так», понимаешь!

Но вы же научили Юру правильно играть, в конечном итоге?

КУГАЙ: Конечно, даже такие люди поддаются тренировке.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Но это все-таки был новый инструмент для меня, бас-гитара, я же изначально играю на контрабасе. Я думал, что это одно и тоже, а оказалось, что принципиально разные инструменты.

У вас случаются конфликты из-за столь разного понимания музыки?

КУГАЙ: Мне кажется, что принципиальное отличие Driftот любого другого коллектива, заключается в том, что здесь представлены два поколения, и между ними нет такого яркого и острого конфликта. Потому что те, кто постарше, просто мило улыбаются и делают по-своему, а те, кто помладше, понимают, что лучше и не говорить ничего.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Поколения – это вообще анекдот. Мы уже играли несколько месяцев, и до меня дошло, что Боря Никитин – сын моих давних знакомых. Прошло еще пара месяцев – и я понял, что Антон Громов (его сейчас нет в группе) – тоже сын моих знакомых. И я подумал: что это я – тусуюсь с молодежью? Но утешился, что и Боярков тоже, а мы же ровесники практически.

КУГАЙ: Если взять коллектив, где есть разброс по возрасту, но все же люди примерно одного поколения, то там все время возникают какие-то эксцессы типа: «я вижу иначе». На самом деле, это бредятина, такого феномена в творческом процессе не может существовать. Если ты делаешь музыку в рамках коллектива, ты всегда найдешь возможность компромисса или временного решения. Если же такое возникает – значит, либо кто-то пьян, либо мается дурью и не хочет ничего делать.

БОЯРКОВ: Это Денис про свой печальный опыт рассказывает, в других коллективах.

КУГАЙ: Да, про мой вялотекущий печальный опыт. Тут такого нет совершенно. В Driftвсе с пониманием относятся к проявлениям какого-то слабоумия… (взгляд в сторону Юры)

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Бездуховности… (взгляд в сторону Дениса)

КУГАЙ: Причем, как с одной, так и с другой стороны. То есть слабоумие с пониманием относится к бездуховности, и наоборот.

И все это вместе вдруг порождает музыку…

КУГАЙ: Ну да, почему нет?

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Чудо, конечно. Святой дух.

А в текстах как-то отражается вся эта сложная диалектика?

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Мне очень нравятся тексты Дениса. Они мне нравились и тогда, когда я не понимал ни слова, а недавно я взял на себя труд и со словарем все прочитал. Хорошая поэзия.

КУГАЙ: Спасибо.

Денис, ты пишешь тексты и не сообщаешь остальным, о чем они?

КУГАЙ: А зачем? Я считаю, если человеку интересно, он в любом случае узнает, о чем говорится в стихах. Или возьмет словарь, или спросит меня, или попросит сделать литературный перевод. Даже такое было – мы с Сашей в Divine Rocketry начали литературный перевод текстов на русский язык, адаптированный, так что можно было даже петь, в принципе.

Невероятно – твои песни можно петь на русском?

КУГАЙ: Да, только никто не пел. Но если человеку изначально нравится, как все звучит, зачем нагружать его лишней информацией? Что касается содержания, это в основном действительно лирические композиции. Отдельно взятые мгновения отношений между мужчиной и женщиной.

То есть на вторую сигнальную систему вы в принципе не переходите, остаетесь на первой?

КУГАЙ: Но все-таки, видишь, Юра взял на себя труд, Саша всегда переводит…

Саш, а не бывало такое, что вот ты перевел текст и за голову схватился: что это??

БОЯРКОВ: Было, было такое один раз.

КУГАЙ: На самом деле, это очень прикольная история. Был текст, который назывался «Bread & Hookers», «Хлеб и Шлюхи». Мы уже наложили его на музыку, я начитал этот речитатив, сыграли. Саша перевел. Сначала он ничего не сказал, но потом решил, это все-таки слишком жестко для Drift. Давай, говорит, может быть, потом, в Divine Rocketry это сделаем. Но Divine Rocketry развалились, сейчас мы сделали эту песню со «Слезами Счастья».

БОЯРКОВ: Но Денис отыгрался, сделал другую песню, хотя она более мягкая, конечно.

КУГАЙ: Да, есть песня, она вошла в альбом. Она называется «As We Rise», и она как раз про таких людей, как Юра и для таких людей, как Юра.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Я считаю, что это духовная поэзия. Например, одним из выдающихся образцов духовной поэзии является творчество группы Tiger Lilies. Там даже пожестче бывает. Но тем не менее, это духовная поэзия.

Мне кажется, что значительная часть слушателей отстранена от радости восприятия лирического смысла ваших песен по причине незнания английского языка…

КУГАЙ: Нам очень печально это сознавать. Мы очень расстроены. Каждый раз, как я думаю, как реагирует вот эта девочка при прослушивании данной песни, не понимая ни слова из того, что я пою – у меня слезы катятся по щетине, и я их утираю так рукавом… Свет, мне нет до этого абсолютно никакого дела! Если человек не способен говорить на других языках, это его личные трудности.

То есть нет навязчивой идеи, что-то там «донести»?

КУГАЙ: Мы прекрасно доносим свои идеи через музыку.

БОЯРКОВ: Этого достаточно, на самом деле. Когда начинаешь писать трек, хочется создать определенное настроение. Если удается, и если текст соответствует настроению – то и вообще чудно.

Но ты доволен результатом? Тексты, которые пишет Денис, попадают в то настроение, с которым ты пишешь мелодию?

БОЯРКОВ: Да, я совершенно доволен. Абсолютно.

КУГАЙ: Ты знаешь, какой это бальзам на душу? Я, бывает, пишу текст и думаю: нет, он точно не имел в виду ничего подобного!

Это принципиальная идея – чтобы тексты были на английском и писал их именно Денис?

БОЯРКОВ: Нет, это не принципиально.

КУГАЙ: Более того, в альбоме есть две песни, тексты к которым написал Саша. Обе поет Ирэна.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: На испанском языке была одна песня.

А на русском – есть хоть одна?

БОЯРКОВ: Нет.

КУГАЙ: Русский язык очень хорошо подходит для романсов и фольклора.

БОЯРКОВ: Нет, для фольклора – тоже не очень… А для романсов – замечательно подходит!

Но вот Виктор Цой пел же на русском языке.

КУГАЙ: Цой – это вообще феномен. Группа «Кино» – это совершенно точно популярная музыка, здесь не нужно себя обманывать. Но «Кино» в отличие от большей части популярной музыки, которая существовала на тот момент и существует сейчас – это очень качественная популярная музыка. Это очень красивые тексты, простые, легко копируемые и имитируемые, можно в любом дворе сесть с гитарой и будет отлично. Это очень круто, на самом деле. Это запредельный уровень для многих наших популярных исполнителей.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Полно, конечно, хороших песен на русском языке. Вот Нина Карлсон, которая будет петь в пятницу, у нее есть и такие и такие тексты. Она много раз пыталась это объяснить. Вот, почему, Нина, вы поете на английском языке? Да потому что сочиняется на английском языке! А потом она говорит: у меня вдруг получилась песня на русском. Совершенно не ставила себе задачу, «надо, наконец, написать песню на русском». Причем, если посмотреть, песни на русском у нее совершенно другие. Эта поэзия по-другому устроена.

Но послушайте, сделать по-настоящему хорошую, по своим самым строгим меркам, песню на своем родном языке – это же высший пилотаж…

КУГАЙ: Ну да, в каком-то смысле. Но есть второй вопрос – на самом деле, он только у русской публики возникает – «ой, а вдруг у тебя более сильный акцент, чем ты думаешь?». То есть когда они пляшут под Dr. Alban – их это не волнует.

БОЯРКОВ: Хотя Dr. Alban француз, алжирец…

КУГАЙ: Довольно много таких исполнителей во всем мире. Но как только русский человек, не дай бог, запел по-английски – ё-мое, «а вдруг ты не как настоящий? Они ж все понимают!»

БОЯРКОВ: Это цитата, в самом деле, действительно, доводилось такое слышать.

КУГАЙ: Мы, в своем имперском самосознании, ко всему остальному миру относимся как к пуделям: «Они ж все понимают!». Пел бы по-русски, как у нас принято… Это совершенно жуткая история: страна, которая находится в коллапсе, по-прежнему цепляется зубами за остатки своей имперскости.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Это проявление каких-то глубинных национальных комплексов. Потому что вот это «они же поймут!» - это ощущение человека, который колонизирован. Хозяева поймут, что ты ошибаешься.

А нет тут другой стороны: когда вы в России поете на английском языке, вы сознательно или подсознательно закрываетесь от значительной части публики?

КУГАЙ: Мы не «сознательно» или «подсознательно», мы фактически закрываемся от части публики, потому что она не способна понимать иностранный язык.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Но здесь не только в языке дело. Есть люди, которым такая музыка просто не нравится. Ну не нравится – и замечательно, до свидания.

Задачи «идти к людям», значит, перед собой не ставите?

КУГАЙ: Мы не делаем в прямом понимании популярную музыку для дискотек. У нас нет изначального посыла сделать музыку, адекватно понятную абсолютному большинству населения страны.

Но клип «Stay» на музыкальные телеканалы все-таки послали!

БОЯРКОВ: Мы его послали, куда только можно было. Есть определенный процент аудитории, которому эта музыка может понравиться. Но, конечно, нет задачи нравиться всем людям.

Все-таки, где люди видят этот клип – по телевизору или на сайтах?

БОЯРКОВ: Нет-нет, все-таки в основном из интернета. Мы даже не знаем, на самом деле, крутят его или нет.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Там просто эфир с 4-х до 6 утра, если хотите посмотреть…

БОЯРКОВ: К тому же, MTV – это уже не MusicTelevision в полном смысле, там музыки очень мало осталось, в основном сериалы и ток-шоу…

Вы встречали хоть одного человека, который посмотрел ваш клип по телевизору?

БОЯРКОВ: Я не видел.

КУГАЙ: Я тоже. Честно говоря, у меня вообще нет знакомых, которые смотрят MTV, тем более по ночам.

А есть музыкальный канал, на который по-настоящему хотелось бы попасть?

БОЯРКОВ: Да сейчас с музыкальными каналами вообще грусть-тоска… Закрытие MTV – это симптом, на самом деле. Деньги потихоньку уходят из музыкальной индустрии, медленно, но верно. Диски никто не покупает, и так далее, и тому подобное. И поэтому основное средство распространения – это интернет.

КУГАЙ: Мы стоим на пороге двух абсолютно четких, назревших изменений: должны измениться закон об авторском праве и закон о патентах. Потому что право интеллектуальной собственности явно устарело на данный момент, в информационном-то веке.

Значит, нет и такой, обязательной для молодых коллективов задачи – подписать контракт со звукозаписывающей компанией?

БОЯРКОВ: Вообще-то, у нас есть такая задача.

КУГАЙ: Мы бы хотели подписаться. Это было бы здорово в плане охвата более широкой публики, за счет того, что у звукозаписывающих компаний есть налаженные каналы связи с своей аудиторией. Это было бы, конечно, очень полезно. Но я не думаю, что это каким-то критичным образом отразилось бы на том, как мы делаем музыку.

Тем не менее, альбом у вас уже готов. То есть весь производственный процесс можно организовать самостоятельно?

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Конечно. Это раньше должен был быть человек, который организует концерты, другой человек – который рисует картинки, третий – пишет звук. Сейчас все эти вещи стали ближе.

БОЯРКОВ: У нас есть своя студия. Половину музыки я пишу дома. Я рисую обложку на диск. Клипы мы сами снимаем. Все, никакой инфраструктуры не надо!

КУГАЙ: Фактически, сейчас мы гораздо ближе подошли к тому, что музыкальная сфера руководствуется, скорее, принципами технократии, когда человек с навыками ценится выше, чем человек со связями или человек с деньгами. Если ты что-то умеешь делать сам, ты сделаешь это лучше, чем тот человек, у которого есть деньги.

Что мы увидим в пятницу?

КУГАЙ: Вы увидите короткий вариант нашей программы. Понятно, что не будет женских треков, потому что Ирэна не смогла приехать.

БОЯРКОВ: Но вообще-то мы выступаем как разогревающий коллектив, стоит напомнить.

СТРЕКАЛОВСКИЙ: Да, надо паритет-то соблюдать, потому что концерт будет Нины Карлсон.

КУГАЙ: Drift – специальный гость. Мы сыграем несколько вещей с нового этого релиза. Постараемся сделать это красиво.

Беседовала Светлана Прокопьева (лицо, признанное Минюстом РФ иноагентом)