Цена авангарда и мэйнстрим
Не для слабонервных
Мой учитель профессор Маймин говаривал, что авангардисты – это художники, которые не умеют рисовать. При всей наивности этого утверждения сомнительный тезис регулярно воспроизводится. В частности, распространено мнение, что в авангардисты записываются те, кто не способен сочинять увлекательно, а потому и прибегает к различным трюкам (канатоходец вместо того, чтобы выделывать пируэты на проволоке, топчется по половице, демонстрируя фотоснимки других канатоходцев) и вообще – эстетическим задачам предпочитает прагматические.
Прагматика – это ориентация на массовый успех, политическую ангажированность или скандал (пощечину общественному вкусу). Часто все три тенденции совпадают, а сам художник осознает свою беспомощность, выдвигая на первый план так называемые «сверхценные идеи». «У меня нет и тени художественного таланта. Я даже и языком-то владею плохо. – Признавался Николай Чернышевский в предисловии к своему, без сомнений, весьма радикальному тексту «Что делать?». - Но это все-таки ничего. Истина – хорошая вещь: она вознаграждает художника, который стремится к ней». В двадцатом веке он обязательно бы к сказанному добавил, как это сделал Генри Миллер: «И я не скажу никому, почему я после того, как все это было написано, пошел домой и разрезал младенца на кусочки».
Дело в том, что все авангардисты – уроды. Не в физическом смысле, а в другом, - с приставкой «мета». Их внутреннее зрение всегда привлекают явления, которые осуждаемы и гонимы. Идеальная ситуация: сенсация, где художник – удачливый папарацци. Гипотетически. На глянце журнала – фотографии амбициозно восседающей на унитазе Аллы Пугачевой. Ракурс сверху, сбоку и, конечно, кадр как бы изнутри унитаза. Подпись: «Уникальные снимки. Звезда российской поп-музыки. Утренний акт дефекации».
Из всех стихов Маяковского сильнее всего их торкает фраза: «Я люблю смотреть, как умирают дети». Это - банальный случай некрофильского характера. В подростковом возрасте такие субъекты много рисуют. Маяковский здесь не исключение. На уроках в школе или в часы досуга фиксируют одно и то же: толстых кольчатых червей, выползающих из женского влагалища, или трупик младенца, застрявшего в канализационной трубе. Кусок вагины с червями транспонируется на тарелку, блестящую на шикарно сервированном столе, вокруг которого собрались нарядные гости в предвкушении сытного обеда. Над злополучной трубой столбенеет изумленный сантехник с разводным ключом в руке, а к двери ванной комнаты рекрутируются жильцы коммунальной квартиры.
Иногда объекты меняются местами. На столе появляется младенец, а сантехник, немея от ужаса, обнаруживает в трубе червивый кусок влагалища. Ну и т. д.
Если Бог обделил способностями живописца, можно заняться изготовлением компьютерных видеоклипов. Допустим. Эффектная женщина стоит рядом с газовой плитой и ждет, когда поджарится мясо. На аппетитно шипящей сковородке – мужские гениталии. Крупным планом: мошонка и пенис в томатном соусе. Титр: «Завтрак феминистки».
Тут же следуют рекомендации предполагаемому реципиенту. Дескать, при желании сюжет можно конкретизировать. То есть вместо абстрактной женщины подставить реальные лица. Варианты: Клаудиа Шиффер, Zемфира, жена президента Джорджа Буша.
Само собой разумеется, что мозги авангардистов должны упрямо дрейфовать в «сумеречную маргинальную зону», как формулируют ассенизаторы выгребных ям подсознания. Но это не совсем так. Вернее, чаще всего совсем не так. Авангардист только прикидывается идиотом, «включает придурка». Как-то, несколько лет назад, в одном молодежном продвинутом журнале я прочитал заметку о художнике, который создавал свои картины анусом. Техника создания картин была такова. С помощью клизмы мастер вводил в задний проход краску, а затем, раскорячившись над холстом, выплескивал цветную жидкость на его поверхность. Нескольких клизм было достаточно, чтобы получился образец нового искусства. Сколько стоили эти новаторские полотна, не сообщалось, но заметку (в придачу с репортажным фото) народ «схавал». Мне до сих пор интересно, кто был истинным автором столь удачной PR-идеи – сам концептуальный анусописец или редактор модного журнала.
Еще раз объясню. Тот жуткий факт, что наш авангардист продвинутей прочих, не констатирует, что он избегает желания быть круче всех остальных. Он – по любому круче!
В общем, всякому авангардисту не избежать противоречия, парадокса, «попадалова».
Как и всякий маргинал, художник вынужден презирать мэйнстрим. С другой стороны, будучи человеком современности, то есть субъектом скорее визуальным, нежели вербальным, он только тем и занимается, что каталогизирует зрительные впечатления. Девочка, жующая резинку, сидя на унитазе («Лолита»). Конспиративная организация и шизофрения в декорациях общественного туалета («Бойцовский клуб»). Влюбленные отморозки в широкоформатной пародии на телерепортаж («Прирожденные убийцы»). Таблетки для похудания и маниакально-депрессивный психоз («Реквием по мечте»)… У каждого свой список. Примечая свои сновидения и двойников в каждом фильме, который видел на экране, художник напичкан видео-цитатами, как атомная субмарина – потенциальными героями.
Поэтому и существуют в этом мире живописцы без картин; писатели, не написавшие ни строчки; режиссеры, монтирующие киноленты в уме. Вы можете встретить их везде: в банковской конторе, в редакции провинциальной газеты, в геологической экспедиции, за столиком дешевого кафе через дорогу напротив дома. Их гениальные творения подобны миллиардам сперматозоидов, которыми выстреливает несчастный пенис, обтянутый стерильным латексом презерватива. Обычно они (не сперматозоиды, а художники) бредят вслух, пьянствуют и просыпаются в чужих постелях. Однако единственной их страстью остается желание написать авангардную картину, сочинить великий роман или снять фильм, затмевающий славу Эйзенштейна. Тоска, застрявшая в их глазах, сродни тоске кастрата. А все потому что ни картина, ни роман, ни тем более фильм никогда не появятся на свет, и их несостоявшиеся авторы умрут от цирроза печени и бесконечной печали.
Истинный новатор всегда стремится к предельной концентрации смысла: если абстрактное изображение, так сразу черный квадрат, если публика жаждет скандала, то пусть получает писсуар на постаменте. Прагматический аспект искусства роднит его с политической борьбой; здесь творческий акт, перефразируя Маяковского, подобен теракту: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли компьютер!». Бездна, разверзшаяся между пресловутой «слезинкой ребенка» и экскурсией в хоспис, не вмещается в черепную коробку обывателя, который привык к стирке грязного белья а-ля Малахов в семейных ток-шоу, но отворачивает глаза от мяса солдата, изжаренного на броне подбитого чеченцами танка.
Буквально месяц назад отмечали день рождения Пьера Паоло Пазолини. (Кажется, правильно написал фамилию знаменитого кинорежиссера по-русски). На телеканале «Культура» показали жутковатый фильм про подростка, который как бы Христос. А мама его, соответственно, Богоматерь. Он, симпатичный такой мальчик из фильма, бродит по затхлым окраинам, и тот факт, что это Италия, никого не спасает. Фильм о смерти, о неизбежности того, что всем нам туда. Что за хрень? – подумал я. Ладно, Достоевский сидел в своем подполье, отдавался стихийному экзистенциализму. А тут, извините, надо актеров нанять, оператора, пленки купить, все это дело не просто снять, но и проявить, потом смонтировать, и все ради чего?!
Чтобы некий «чел», то есть в данном случае, я, в очередной раз убедился, что мир не просто не совершенен, он, мир, порочен, трагичен, мрачен? Иногда мне кажется, что вот эти Пазолини и внушили мне эту идею. И теперь, вместо того, чтобы радоваться жизни, я сижу и грущу.
Простите, Пазолини тут ни причем. Но тема заявлена верно! Дня три потрать на поиски темы, способной выразить сущность патологически заурядного таланта. Литературная память услужливо предложит на выбор: войну и мир, отцов и детей, преступления и наказания, Москву-Петушки, Чапаева и Пустоту. Желтая пресса подсунет: исповедь наркомана, драму гомосека, описания сексуальных извращений. Авторы бестселлеров в мягких обложках нахраписто впихнут заказные убийства, патентованный юмор и приторные love-story. Иллюстрированные статьи в продвинутых глянцевых журналах навяжут галлюциногенный опыт, инцест и целлулоидные откровения.
Я мечтал составить алгоритм, позволяющий с легкостью воспроизвести текст, провоцирующий любую реакцию: от эвакуации рвотных масс до учащенного сердцебиения. И даже смерти. Текст-отвращение подобен рваной ране, он отталкивает и влечет одновременно. Такой текст обязан кровоточить, вонять, разлагаться. Т.е. он должен стать телом. Идея не нова, отрыжка Христианства, но чудовищно привлекательна. Для всякого авангардиста.
Правда (истина) заключается в том, что такой текст невозможно написать. Либо нужно быть Иисусом Христом.
Испытав острейшее разочарование, я заглушил интеллектуальную неудачу в многодневном запое. Увы. Литература не конкурентоспособна. Этому способу самовыражения не доступны ни драйв рок-н-ролла, ни спецэффекты визуальных технологий, ни рейтинги теленовостей. Фразы в идеале должны напоминать обрывки хитов, звучащих в FM-диапазоне. Актуальный писатель, если хочет быть понят, обречен трахать и трахать гипотетические мозги читателя, но – что делать? – на дворе постмодернизм… Что это значит?
Авангардизм (в отличие от модернизма) – это попытка проникнуть на неведомую территорию. «Вперед, вперед!» Но необходимо и знать, куда. И как. Якобы можно научиться писать картины, и Ван Гог явно умел это делать. Авангардист видит то, скажем так, реальность, что нам недоступна, и которая вдруг становится нашим достоянием только после его, художника, открытия. Он, Ван Гог, искажал пространство, изображал мир галлюцинаций. В форме и цвете, разумеется. Кто хотя бы раз в жизни не был свидетелем этих откровений? Однако прошло три тысячи лет развития живописи, и мы наконец увидели! Ван Гог не умел рисовать? Еще как! Умел, - имеется в виду. Но зачем ему это было надо? В смысле: искажать пространство. Не в жизни. А на полотне. Вот вопрос. Почему ухмыляется в комфортном кресле хам, закончивший Академию, и он, образованный и совсем не бесталанный, конечно, индивидуум, - безусловный представитель мэйнстрима, а?
Иначе говоря, рано или поздно, - успешный художник и «смертник», если вы понимаете, о чем я. А Ван Гог отрезает собственное ухо и умирает в нищете. В вечности.
А тот другой: да их сто на одного Ван Гога! – Сидит и улыбается, закусывая. И ведь тоже художник! Нельзя утверждать, что не стремился к гармонии, не служил, блин, Аполлону! Но…
Где он, лет через двадцать-тридцать? Что и как он сказал, выразил?
Так же как и мы все по преимуществу. Ни-че-го. (Я понимаю, что мы живем в материальном мире. Но в «чисто» материальном тоже ведь не живем? Или, - как?)…
Грустно от этого. И радостно вместе с тем. Жили же рядом такие вот «Ван Гоги».
Саша Донецкий