«ЕmpireV»: Пелевин а-ля «Pelevin» (ТМ)

На витрине книжного магазина две обложки парадоксально корреспондируют друг с другом: поп-артовая «EmpireV» Виктора Пелевина и плоско-плакатный «Духless» Сергея Минаева, подзаголовки которых рифмуются как инь и янь: «Повесть о настоящем сверхчеловеке» и «Повесть о ненастоящем человеке», ернически обыгрывая советскую классику и образовывая некий библиографический симбиоз, лишний раз напоминают, что у идиотов мысли сходятся, а идеи действительно витают в перенасыщенном информацией пространстве. На другой стороне обложки название свежего творения Пелевина привычно обретает свою русскую транскрипцию «Ампир В», то есть, если не заморачиваться, попросту «Вампир». Соседство с «Духlessом» (почти как в хронотопе) намекает на некий тренд читательского восприятия, и, как оказывается по прочтении, не зря.

Пусть рекламный флэш-бэк и удивляет снобизмом: «Толстой и Достоевский нервно курят!», он вполне вписывается в актуальную масс-культуру глянцевого чтива. Знакомство с текстом подтверждает опасения, внушенные дизайном: автор культового «Чапаева и Пустоты» неотвратимо «попсеет», чутко следуя за изменяющимся знаковым и семантическим ландшафтом. 

Пелевин – проверенная товарная марка, подобная лэйблу на джинсах или бренду парфюмерной фирмы. Новые модели и запахи необходимы, если уж речь идет о таком загадочном явлении как рейтинг продаж, но генеральная тенденция должна быть узнаваема с первого взгляда: чересчур кардинальный ребрендинг чреват непредсказуемыми последствиями. Если слишком резко изменить стиль, читатель может не «врубиться в дискурс». Именно поэтому Пелевин предпочитает подражать не кому-нибудь, а самому себе.

Существует ли внятная «схема Пелевина»?

Разумеется, - как формула «Пепси-колы». Можно придумать какой-нибудь «лайт» или, наоборот, «стронг», но вкусовые рецепторы обязаны показать: да, этот напиток ни с чем другим не спутаешь. У пиццы могут быть разные начинки, но при всех раскладах, пицца остается пиццей. Постоянство ингредиентов, входящих в насыщенный новыми специями рецепт, обеспечивает стабильность спроса. Пелевин оправдывает ожидания самых преданных «пелевиноманов», попутно подсаживая на иглу своих текстов неофитов и раздражая недоброжелателей, устало талдычащих про «набившие оскомину трюки».      

«Маршрут личности» автора, при всей его умопомрачительной изобретательности, маниакально упирается в одни и те же фирменные фишки: из романа в роман кочуют поэтика «двоемирия», изощренные описания изоморфных друг другу систем жизнеустройства; оборотничество персонажей, рискованные языковые игры и каламбуристика (обычно на грани матерного изыска, соединенного с какой-нибудь английской фразой); утомительные для чтения метафизические диалоги, галлюциногенный опыт, порождающий сюрреалистичные взвеси бытия, которые сопряжены с жесточайшей социальной сатирой.

И все это «Пелевин» как Трэйд Марк.

За знакомыми приметами современности всегда скрывается «истинная картина» мироздания, набитого «тайными комнатами» и подземными лабиринтами, в которых обитают бессмертные существа, сосущие «баблос». Это - племя вампиров, правящее в «Империи В». Находясь на вершине пищевой цепочки и отсасывая людскую энергию (по принципу молочного животноводства), вампиры питаются продуктами так называемого «ума Б», функционирующего как «денежная сиська». Вместе с главным героем, Ромой Шторкиным, превращенным в вампира Раму, этим очередным пелевинским Простодушным, своего рода гибридом-клоном Петра Пустоты и криэйтора Татарского из «GenerationП», читатель познает координаты вампирической реальности, которая описывается дихотомическими терминами «дискурс» и «гламур».

Насколько могу судить, в подобной интеллектуальной казуистике Пелевина пока никто не превзошел. Его Рама «дегустирует» пробирки с красной жидкостью, получая трехнедельный курс вампирического образования, и ведет «сократические» диалоги со «старшими товарищами», в «ЕmpireV» выступающими в качестве своего рода «коллективного Василия Иваныча» из «Чапаева и Пустоты». Понятно, что, согласно все тому же пелевинскому сюжетосложению, наш герой должен преодолеть свой «путь-карьеру», чтобы в финале, пройдя «посвящения-испытания», метаморфозы и трипы, достичь некоторого положения в представленной читателю иерархии. При этом следить за процессом обучения и превращения Ромы в Раму непривычно и напряжно только тем, кто сталкивается с подобной художественной «схоластикой» впервые, опытные читатели растягивают удовольствие. «Микс» из цитат дает убойный для мозга эффект, развертывающийся по мыслительной спирали:  

« - Гламур и дискурс – это два главных искусства, в которых должен совершенствоваться вампир. Их сущностью является маскировка и контроль – и, как следствие, власть.

Мне стало казаться, что я сижу перед стереосистемой, у которой вместо динамиков – два молодцеватых упыря в черном.

- Гламур – это секс, выраженный через деньги, - сказал левый динамик. – Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.

- А дискурс,  отозвался правый динамик, – это сублимация гламура.

- Дискурс – это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет.

- Дискурс – это мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти.

- А гламур – это переливающаяся игра беспредметных образов, которые получаются из дискурса при его выпаривании на огне сексуального возбуждения…»

Ну, и так далее страниц на десять чистого «отстоя», запечатленного в жанре спорадических, как поллюции, поисков «истины». Повествователь Пелевина нанизывает дефиниции и примеры, словно бесконечные сноски к некоему гипертексту, и все их назначение в том, чтобы, влетев в голову, тут же вылететь, оставив странное ощущение пустоты.

В памяти застревают лишь фразы, рассчитанные на звание афоризмов, типа:

«Современный художник – это анальная проститутка с нарисованной жопой и зашитым ртом. А галерист – это человек, который ухитряется состоять при ней сутенером духа, несмотря на абсолютную бездуховность происходящего».

Или:

«… с точки зрения мужской половой морали, существует две категории женщин. «Сукой» называется женщина, которая отказывает мужчине в половом акте. «Блядью» называется женщина, которая соглашается на него. /…/ большинство молодых женщин попадает в обе категории одновременно, хоть это и невозможно по принципам элементарной логики…»

Как и в прежних своих романах, Пелевин не скупится ни на циничные анекдоты, ни на стебные гэги в брутальной стилистике некоего «запредельного КВНа», например:

«…(теперь я знал, что это называется «развитой постмодернизм»):

«- Желаете гейшу? - спрашивал вампир.

- Это которая так глянуть может, что человек с велосипеда упадет?

- Именно.

- Нет, спасибо, - отвечал халдей. – Нам бы проебстись, а не с велосипедов падать».

Новый пелевинский роман – коктейль многолетней выдержки, отчего с аппетитом проглатывается верными читателями. Этот библиографический феномен сродни предвкушениям киноманов: «Не разочарует ли очередной блокбастер от создателей «Матрицы»?

Если же вы слепы от рождения, то вряд ли кинетесь покупать свежий пиратский «ди-ви-ди».

Так и с Пелевиным. Та часть читателей (и не малая), что видит в его книгах только фигу, равнодушно хмыкнет, по-читатели получат изрядную порцию забавных литературных фокусов, служащих веселым развлечением для ума. Пелевин открыто издевается, но таковы в этой постмодернистской коммуникации «правила игры». Вся эта углюченная «дискурсевина», теория денег и домашняя метафизика, внезапные превращения людей в летучих мышей, их выскакивания в другие измерения, одним словом, вся эта сугубая «пелевинщина» - прежде всего, конечно, «чтиво», хотя и «не для всех».

Однако не дай вам Бог отнестись к Пелевину всерьез (а это, говорят, порой случается). Тогда, - «вау! - будет крута!, в смысле: не избежать дурдома.

Саша Донецкий