«Фантазии Фарятьева» как «Объяснение в любви»

Когда где-то в России кто-то берется за постановку самой известной (или единственной известной) пьесы Аллы Соколовой «Фантазии Фарятьева», то без упоминания об одноименном фильме Ильи Авербаха не обходится ни один зрительский отзыв. А в псковской постановке «Фантазий» режиссера Олега Куликова, премьера которой состоялась 18 июня, даже мелькнул приветственный взмах, адресованный мастеру.

Вот Фарятьев (Андрей Шимко), который в этот момент, возможно, совсем и не Фарятьев, счастливо дурачится на берегу моря, и ты видишь эту панамку, эти круглые очки… И почти мучительно пытаешься вспомнить – на кого же он так похож? Но тут Андрей Шимко совершенно по-детски улыбается, глядя в зал, как в объектив фотокамеры, и всё становится на свои места: это же Филиппок из «Объяснения в любви» Авербаха!

Так вот оно что, так вот каков наш Фарятьев – это мысль еще успевает мелькнуть до того, как Мама (заслуженная артистка РФ Надежда Чепайкина) рявкнет на этого забежавшего в чужие фантазии Филиппка: «Мальчик, иди поиграй где-нибудь!» И всё снова рассыплется, и Павлик Фарятьев опять ускользнет от разрешения…

В том смысле, что зрителю (конкретно мне) подчас хотелось «разрешить» главного героя, как булгаковскому Шарику - сову профессора Преображенского. Хотя Фарятьев, в отличие от совы, своего богатого внутреннего мира и не скрывает, но иногда создавалось впечатление, что со способом выражения определяется почти на ходу. Что артиста, играющего внезапного жениха ледяной красавицы Саши (Мария Петрук), буквально разрывает от множества противоречивых задач.  Впрочем, откуда взялось представление, что Фарятьев – это цельная натура? Почему некрасивый влюбленный чудак обязан быть еще и гармоничным, и обаятельным? Или все эти перепады в поведении Павлика были нужны лишь ради того, чтобы встрепенулся зрительный зал, который в первом действии едва не погружался в собственные сны под «инопланетные» монологи странного зубного врача? Ведь самый доступный способ обострить внимание зрителя – рассмешить. И публика действительно бодрилась, стоило, например, Фарятьеву обратиться к своей возлюбленной по имени. Не только Саша, но практически все вздрагивали от звонкого возгласа: «АлексанДра!»

Напомним, что, по мнению главного героя, только это имя идет ей: не Саша, не Шура, не Санек (так ее зовет таинственный Бедхудов), а вот это высокое, стройное, строгое  имя. И надо признать, что Мария Петрук – абсолютно Александра. Совершенно не понятно, как этого может не слышать и не видеть Бедхудов, о гениальности которого в пьесе говорят все – от мамы Саши до тети Фарятьева (заслуженная артистка РФ Галина Шукшанова). Но в этой пьесе и конкретно в этом спектакле никто никого не слышит и не видит. Лишь в самых драматических моментах, выныривая из погруженности в себя – посмотреть, что тут за шум на поверхности - герои бросаются друг к другу в объятия, вместе плачут, заглаживают, зацеловывают раны. Но всё наскоро, ненадолго. И, получается, что даже вроде бы чуткий Павлик глуховат. Он делает звучание полного имени Саши таким комичным, таким некрасивым, что сразу предстает не обаятельным чудаком, а совершенным неврастеником…

Возможно, в этом и есть цельность: не зря, ох, не зря сашина маменька отправляется к своей будущей родственнице подразузнать о психическом здоровье без пяти минут зятя. Только в пьесе Аллы Соколовой толчком для этого служат вполне безобидные теории Фарятьева о происхождении человека, а в спектакле Олега Куликова – само поведение Павлика. Оно ведь действительно внушает подозрение… И не только Маме, которую, напомним, играет Надежда Чепайкина. Играет блестяще. Хочется пересмотреть сцену первого и второго свидания Павлика и Саши, чтобы просто понять: как ей удается вырастать в пространстве сцены буквально ниоткуда? Вот только что между Фарятьевым и Сашей звенело напряжение: сейчас ему откажут. И бац – в центре композиции оказывается (именно оказывается) Мама с криком: «Я хочу закрыть окошко. Сквозит, вы простудитесь!» Или вот-вот последует окончательный отказ, но врывается Мама: «А вот и горяченькое» и… Так получается, что она на какое-то время спасает Фарятьева. Да и как иначе, если в своих фантазиях она уже практически усыновила его, присвоила, почти загнала в свой семейный круг, усадила за круглый стол под священным круглым абажуром, увезла в Киев, отбив у Тети. Тетя наша, к счастью, не так хрупка, как предписывает ей драматургическая основа. В незабываемом диалоге Надежды Чепайкиной и Галины Шукшановой Маме только кажется, что она легко распространяет свое влияние на новую родственницу. Тетя же в этой прекрасной дуэли (которую она как дуэль вовсе и не осознает) как будто невольно, но очень к месту использует возрастные преимущества. Забавно путает день и вечер, по два раза проигрывает одну и ту же пластинку, отнимая у Мамы быструю победу и усиливая ее подозрения в психическом нездоровье будущих родственников, не замечает легкой демонстрации силы со стороны своей гостьи. У Тети вообще немного отсроченная реакция, но силу этой реакции потом на себе почувствует ее Павлик. А зритель, наконец, искренне сопереживает этим родственным перипетиям.

И тут снова хочется вспомнить фильм Авербаха. У кинофантазий Фарятьева есть странная особенность: все их видели, но никто не помнит от и до. Тем не менее, разговор Мамы и Тети, а также уход Саши к Бедхудову помнят, как правило, все. В псковских «Фантазиях» эти сцены получились тоже самыми сильными. Как будто режиссура продемонстрировала неожиданную для наших времен покорность драматургии. Или Тетя и Мама были режиссеру более интересны, чем Фарятьев или Люба. Впрочем, исполнительница роли Любы - Ангелина Аладова добросовестно играет плохо управляющего собой подростка, у которого руки-ноги дергаются сами по себе и одинаково – что от восторга перед бытием, что от ужаса перед ним. Но наиболее убедительна она всё же в сцене своего внезапного взросления – в сцене побега Саши из дома по свистку Бедхудова. О, это было совсем не похоже на побег Марины Нееловой (разумеется, как и весь псковский спектакль на фильм совершенно не похож). В фильме было такое унизительное метание на полусогнутых ножках по комнате и бормотание самых пошлых слов. Здесь – то же метание Марии Петрук, но счастливым белым вихрем, а не бабьим мелким шажком. Те же стыдные пошлые слова, но произнесенные так звонко, что почему-то не унижали Сашу. И готовность испепелить сестру, которая еще с детским опухшим от слез лицом вдруг выговаривает с такой болезненно взрослой интонацией: «Не надо!» Как будто навсегда кончились в ее жизни радужные мыльные пузыри – весь спектакль Люба их выдувала, и они почему-то привлекали большее внимание, и больше были похожи на звездное небо, чем парковые лампочки над головой Фарятьева во время его «инопланетных» признаний. Впрочем, никто, конечно, никого не испепелит, Саша пройдет сквозь Любу как сквозь дождь, и почти буднично попросит занести на работу синюю папку…

Спектакль сложился трудный. И всё-таки о любви, а не, главным образом, о времени, как замышлял Олег Куликов. Да, до спектакля зрителю демонстрируют программу «Время» тех лет, когда главной составляющей информации было перечисление членов Политбюро, встречавших кого-то в аэропорту или присутствовавших на мероприятии… Плывет по экрану прогноз погоды, и невольно отмечаешь, что в Белоруссии в то далекое-далекое лето было теплее, чем в Крыму. Механизаторы неуверенно рассказывают о новых методах хозяйствования, а диктор уверенно – об умножающемся богатстве родины. И всё это сразу забывается, когда начинается сам спектакль. Пусть там в центре внимания многоуважаемый буфет, а на нем стоит сифон (это чтоб газировку делать), пусть на Любе школьная советская форма, а отец Павла (не дед, не прадед) погиб на войне. Времени, как эпохи, в спектакле всё же нет. И времени, как реки жизни, тоже почему-то нет. Даже когда Галина Шукшанова произносит: «Господи! А ведь жизнь-то ушла. Куда?..», думаешь не о том, как прошла жизнь Тети, а о том, что в театре как-то скромно отметили юбилей Галины Федоровны. Впрочем, новая роль – что еще нужно актрисе для счастья. И для любви.

О любви весь этот тяжелый спектакль – во всем ее многообразии. О любви материнской, сестринской, небесной, земной, придуманной и настоящей.

Елена Ширяева