«Здесь дни моей ничтожности и славы…»

В Псковском театре драмы имени Пушкина прозвучала премьера нового музыкального спектакля Дмитрия Месхиева «Постой, паровоз! Вторая ходка».

Фото здесь и далее: Игорь Ефименко

Название ясно указывает на режиссерский прием: «Вторая ходка» – это сиквел, довольно распространенный кинематографический ход: если есть успех, почему бы им не воспользоваться? Тем более, публика просит. Новый спектакль Дмитрия Месхиева не продолжает первый «Постой, паровоз!», а скорее повторяет его по форме: не столько развивает уже знакомый сюжет, сколько расширяет репертуар, и перед зрителем вновь возникает история страны, ее неимоверно крутой маршрут, запечатленный в песнях и в лицах.

Песни – в исполнении Кати Руч и Александры Кашиной, лица – из коротких рассказов ведущего Сергея Скобелева. Лица – это реальные авторы прозвучавших со сцены песен и стихотворений, их трудные, поломанные судьбы. Как и в первом «Паровозе», в основе трек-листа «Второй ходки» – классика тюремного романса, или «русского шансона», как стало принято называть блатную песню в последние годы: знаменитая «Мурка», «Мама, я жулика люблю», «Воркута – Ленинград» и другие хиты блатного репертуара. Однако открывается «Вторая ходка» вполне интеллигентно – инструментальной пьесой знаменитого советского композитора Микаэла Таривердиева и песней на стихи Бориса Пастернака «Никого не будет в доме».

Как монтируется фольклорный, по сути, «блатняк» с творчеством вроде как рафинированных интеллигентов Таривердиева и Пастернака? А так, что верна трагическая формула национальной судьбы: от сумы да от тюрьмы не зарекайся, и музыкальный гений Таривердиев тоже когда-то был уголовником, и оттянул свои два года на зоне за то, что сбил на автомобиле человека.

На самом деле сбил пешехода не Таривердиев, а женщина, которая сидела за рулем, актриса Людмила Максакова, но Таривердиев так ее любил, что взял вину на себя. Позже эту историю отразил в сюжете фильма «Вокзал для двоих» кинорежиссер Эльдар Рязанов, который много работал с Таривердиевым, и, в частности, над фильмом «Ирония судьбы, или С легким паром!», в котором и прозвучала впервые песня на музыку Таривердиева и стихи Пастернака «Никого не будет в доме».

Сам же поэт Пастернак, хотя и не сидел, но писал Сталину письма в защиту арестованных, а еще от сталинщины пострадала его любимая женщина, Ольга Ивинская, да и сам поэт, получив Нобелевскую премию за роман «Доктор Живаго», был подвергнут травле (отчего и умер), поэтому в поэтическую ткань рассказа органично вплетаются стихи: «Я пропал, как зверь, в загоне». Так прихотливо сливаются персональные судьбы в одну общую судьбу страны, и одна песня порождает объем биографических связей и культурных ассоциаций: музыка, кино, литература.

По ходу спектакля, от номера к номеру, неожиданно выясняется, что авторами многих блатных хитов как раз и были интеллигенты – признанные поэты, художники, актеры, режиссеры. На самом деле для знающих людей ничего неожиданного в этом факте нет. Авторы блатных песен могли сами «оттянуть десятку», как поэт Николай Заболоцкий (шлягер на его стихи «Зацелована, околдована» звучит в спектакле), а могли не сидеть, как Владимир Высоцкий, но вот жанром блатной песни не брезговали.

Здесь важно понимать, что авторское творчество и тюремный романс оказались открыты друг другу. Если Высоцкий осваивал жанр с мастерством и талантом, сам учился у блатных исполнителей (три его песни «Всё позади – и КПЗ, и суд», «Бодайбо» и «Банька» вошли в трек-лист «Второй ходки»), то, допустим, стихи обэриута Заболоцкого присваивала себе уже сама блатная субкультура. А некоторые большие художники, пусть и в юном возрасте, что называется, экспериментировали с жанром, «играли в блатняк», причем настолько удачно, что их песни сразу уходили в народ.

Для первых зрителей «Второй ходки» наверняка стало откровением, что у культового жестокого романса «Когда с тобою встретились, черемуха цвела…» есть автор, – да еще какой! Оказывается, знаменитые стихи написал не кто иной как Андрей Тарковский (да-да! – правда, в юности, еще до того, как стал знаменитым кинорежиссером), а его отец, замечательный русский поэт Арсений Тарковский, одобрил текст сына и, по преданию, даже подправил несколько строчек. И, конечно, ведущий не мог не упомянуть, что стихотворения отца звучали в фильмах сына, например, «Вот и лето прошло…» в «Сталкере», и Сергей Скобелев тут же, не уходя далеко от рассказа, прочитал и эти стихи, поразительно простые и глубокие и столь уместные в октябрьский вечер.

В некотором смысле «Вторая ходка» Дмитрия Месхиева – это апология русской блатной песни, ответ всем тем, кто до сих пор и по недоразумению считает, что тюремный романс – это какой-то «низкий» и якобы недостойный театральной сцены жанр. И в качестве аргументов защиты звучат сами песни, например, блатные вроде бы «Кирпичики», сочиненные и впервые прозвучавшие в спектакле Мейерхольда «Лес» по пьесе Островского.

А теперь вот звучат и с театральной сцены, где в знакомые с детства мелодии, благодаря виртуозам-музыкантам, вдруг вплетаются то известный джазовый стандарт, то фрагмент из балета Чайковского, то мелодия из фильма «Шербурские зонтики». Оказывается, ничто высокое этому «всеядному», открытому для экспериментов жанру не чуждо. Здесь отдельный реверанс нужно сделать в сторону аккомпаниаторов – пианиста Бориса Федотова, гитариста Ивана Федорова и Ярослава Погодина, отвечавшего за перкуссию.

У «Второй ходки» как бы два сюжета: внешний рассказывает нам историю сидевшей в ГУЛАГе страны, о судьбах творческих людей, создававших культуру России ХХ века, а внутренний – посвящен самой песне, ее реабилитации в качестве самобытного жанра. А лучшим подтверждением этого наблюдения стала последняя песня спектакля – его кульминация и финал: «Переведи меня через майдан».

Многие люди убеждены, что эта песня – казачья, пришедшая к нам чуть ли не из глубины веков. На самом деле у этого признанного хита русских застолий имеются авторы. Причем все сплошь знаменитые и до сих пор живые. В 1980-м году текст был написан на украинском языке поэтом, будущим главным редактором журнала «Огонек» Виталием Коротичем. На русский язык стихи перевела известная советская поэтесса Юнна Мориц. А в 1985-м году уже русские стихи на музыку положил популярный советский бард Сергей Никитин.

Так родилась новая песня. Тогда же, в 1985-м, это она впервые и прозвучала в исполнении супругов Никитиных во всесоюзном эфире. Но кто из нас без специальных напоминаний обо всех этих подробностях помнит? Почти никто, и это первый знак творческого качества. Если песня сходу ушла в народ, была как бы «присвоена» им и сделалась легендарной, значит, это – большая удача авторов, настоящее произведение искусства.

Блатная песня в целом и есть такое произведение, – одновременно и авторское, и народное. Как, к примеру, тот же блюз в Америке или первородный французский шансон, блатная песня в России давно и удачно преодолела границы субкультуры, переместилась на диссидентские кухни и в интеллигентские гостиные, вышла в эфир радио и телевидения, стала полноправным феноменом русской культуры.

Чтобы убедиться в этом, достаточно прийти на «Постой паровоз! Вторую ходку» Дмитрия Месхиева.

Александр Донецкий