Фестиваль фестивалю рознь

Актерский дневник Пушкинского фестиваля. Выпуск последний 16.02.14

Чем XXI Пушкинский фестиваль превзошел все прочие – так это количеством публикаций. Понять можно: обновленное театральное здание и театральное руководство, обостренные ожидания не только публики, но и власть предержащих: шутка ли! – на репетициях первого спектакля сам губернатор! И – «Достиг я высшей власти!» - мог бы вслед за пушкинским Годуновым повторить Пушкинский народный дом, когда его почтило присутствием первое лицо государства Российского. В такой ситуации повышенное внимание СМИ вполне оправдано и понятно. И просто диву даешься, как при таком журналистском изобилии прессе удалось обойти все острые и неудобные, расставленные нынешней театральной ситуацией, углы.

Фестиваль завершен, впечатлений много, поводов к размышлениям предостаточно, и среди них самый, на мой взгляд, интересный вопрос, какое место займет фестиваль нынешний в контексте всех остальных? Полагаю, участие во всех фестивалях, начиная с первого в 1994 г., позволяет мне высказать на сей счет своё, без претензий на объективность, мнение.

Прежде всего, фестиваль состоялся, причем в непростых условиях завершающегося ремонта, когда строители еще не ушли, а театр уже пришел. Сейчас говорят и, судя по-всему, в ближайшее время будут говорить все больше, о каких-то серьезных недоделках и «где деньги, Зин?», но публика об этом знать не обязана. Фестиваль и прежде был периодом предельного напряжения всех театральных служб, и надо отдать должное организаторам, для которых все было внове, - с задачей они справились.

Были и прекрасные театральные и околотеатральные впечатления. Для меня, к примеру, самым сильным спектаклем стал «Онегин» Новосибирского «Красного факела», - не принятый теми, кто не смог вместить в себя «осовремененного» Пушкина. «Актерский дневник» уже высказался о постановке Тимофея Кулябина достаточно подробно («Страсти по “Онегину”»).

Добавлю лишь, что понятие «осовремененный» не есть синоним плохого (пример – известный фильм База Лурманна «Ромео+Джульетта» с Ди Каприо в главной роли, где Ромео со товарищи гоняет на современных байках). Оно, современное, тоже может быть всяким, в том числе и бездарным. В новосибирском спектакле меня восхитило умение режиссера увидеть в Онегине «героя» и нашего времени тоже и изложить свое видение свободным и сильным театральным языком.

«Евгений Онегин» театра на Таганке в постановке Юрия Любимова и «Пушкинский утренник» театра «Школа драматического искусства» Анатолия Васильева – высококлассные спектакли редкой эстетической чистоты – уже были участниками фестиваля, оба 13 лет назад, но поразительно, что с годами они не просто не потускнели, а напротив, приобрели, кажется, новый лоск и зрелость. Вот уж истинный пир души, «жадной и страстной до впечатлений изящного».

Правда, в сегодняшних впечатлениях от «Пушкинского утренника» вновь повторился вопрос, впервые мелькнувший еще тогда, в первый показ, состоявшийся, помнится, в картинной галерее музея-заповедника: а хорошо ли так с текстом-то, в котором у Пушкина нет ни одной случайной запятой? Отвечают, что, мол, взяты только ранние стихи, и что это шутка. Понятно, мы студентами тоже так шутили, но между собой. Приём прост: берется стихотворный текст – любой, желательно, известный – вычищается от знаков препинания и потом они, знаки, расставляются, как заблагорассудится. Порою получалось очень смешно. Скажем, в популярном в то время стихотворении Александра Кочеткова «Баллада о прокуренном вагоне», которое звучит в финале фильма «Ирония судьбы» и в котором есть знаменитое «С любимыми не расставайтесь», строки

- Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,-

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

звучали прямо-таки садистски: «Как, больно, милая? Как, странно раздваиваться под пилой?» Дешевый прием. Но – вольному воля, спасенному рай! Только, мне кажется, ценнее не выгребать из себя что попало, а попытаться понять, что было на душе у Пушкина.

Спектакли были интересны все, каждый по-своему. Кроме тех, о которых уже шла речь в «Дневнике» («От причины до повода один Пушкин» - ) хотелось бы отметить сыгранных юными французами из Театральной академии Лиможа «Декабристов» по пьесам Бориса Голлера.

Спектакль займет достойное место в ряду фестивальных работ театральных студентов, начатом когда-то учениками пушкинского курса Вл. Рецептера в Питерской театральной академии, многие из которых теперь вполне зрелые, высокого уровня актеры. На прошлом фестивале таких спектаклей выпускных актерских курсов было два – из Питера («Евгений Онегин») и Москвы («Руслан и Людмила» Школы-студии МХТ).

Кажется, они вот-вот взлетят, эти порывистые, захваченные вихрем увлеченности актеры-студенты, которые всегда хотят гораздо больше, чем умеют. И эта порывистость и упоение свободой в спектакле Лиможской академии стали решающими выразительными средствами в спектакле о великой странице нашей истории. «Пока свободою горим…», – это о них, о русских декабристах и французских студентах. Они словно рванулись навстречу друг другу сквозь два века и встретились здесь и сейчас, на сцене Пушкинского театра. Зал приветствовал их стоя. Как приветствовал поднявшегося на сцену автора Бориса Голлера. Как приветствовал память скоропостижно ушедшего из жизни педагога Антона Кузнецова, автора идеи спектакля, работу над которым завершили его близкие и друзья.

Отдельное спасибо за приезд Ольги Седаковой, с которой давно знаком заочно, - дивного поэта, переводчика, эссеиста, лектора, историка и т.д. и т.п. Человека редкого сердечного ума, добавил бы я, имея в виду название ее лекции в программе фестиваля: «”И не оспоривай глупца”. Глупость и ум у Пушкина». Ольга Александровна была большим другом убиенного прошлым летом нашего дорогого батюшки Павла Адельгейма, с которым встречалась на ежегодных конференциях в Московском Свято-Филаретовском институте, где оба преподавали. В Пскове, побывав на могиле отца Павла, она дважды встретилась с общиной церкви святых Жен Мироносиц, где служил священник, побывала в его доме у матушки Веры Михайловны Адельгейм.

Все эти действительно светлые моменты всегда желанного, всегда ожидаемого февральского театрального праздника не смогли все же хоть сколько-нибудь сгладить чувства горечи, досады и утраты, с которого начался XXI фестиваль. Далее по пунктам.

Первое. К подготовке фестиваля, а потом и к участию в нем не был допущен его отец-основатель, автор и бессменный созидатель идеи театра Пушкина в России, создатель и художественный руководитель Пушкинского Театрального центра и театра Пушкинская школа в Петербурге Владимир Рецептер.

Второе. Псковский Пушкинский на фоне других, существующих в театральном пространстве России фестивалей, явление уникальное. И уникальность его, прежде всего, в существовании Творческой Лаборатории, в которой Рецептер попытался соединить в единый творческий организм науку о Пушкине и практикующий театр. Опыт оказался на редкость плодотворным. В работе Лаборатории за двадцать лет участвовали ведущие пушкинисты, режиссеры, актеры, театральные критики России и не только, - одно лишь перечисления известных всем имен потребовало бы, наверное, объема небольшой статьи. Общенациональное значение Пушкина и уровень участников предопределили и драматургию лабораторных дискуссий, оказавшихся настолько захватывающими, что то и дело звучали полусерьезные предложения перенести ее на сцену как спектакль-импровизацию. Лаборатория превратилась в генератор режиссерских замыслов, воплощенных потом в спектакли, а спектакли становились поводом к научным исследованиям.

Теперь мы имеем фестиваль без Лаборатории. С водой выплеснут ребенок, - иначе сказать не могу.

Третье. С фестивальной афиши исчезли два учредителя – Союз Театральных деятелей России и Государственный Пушкинский Театральный центр в С-Петербурге. Изменилось и название фестиваля: теперь он не Всероссийский, а Международный. Но по сути, из международного de facto (поскольку и раньше в нем принимали участие зарубежные режиссеры, коллективы, исследователи Пушкина) он стал международным de jure. Чтобы быть последовательными и по возможности честными, устроителям нынешнего фестиваля следовало бы назвать его не ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫМ, а ПЕРВЫМ, и в качестве ритуала открытия торжественно сжечь оба фундаментальных тома «Играем Пушкина», вобравших в себя материалы всех почивших в Бозе двадцати прошедших фестивалей. Порядок номеров нарушен, смят, упразднен, - это не мнение, а констатация факта.

Спектакли театра Рецептера «Маскарад» (не забыть бы и нам, что нынче год 200-летия М.Лермонтова!) и «Дубровский», сыгранные на сцене НКЦ в Пушкинских Горах, стали, по сути, альтернативным Пушкинским фестивалем. Об этом сказала 13 февраля на семинаре Института регионального развития по итогам фестиваля проректор ПсковГУ Зинаида Иванова. И: «Это – не мой фестиваль», - добавила она, говоря о фестивале в Пскове.

Фактически фестиваль утратил преемственность. И в этом – сознательном отказе от преемственности – главная установка деятельности назначенного год назад, сразу после предыдущего фестиваля, художественного руководителя Псковского театра Василия Сенина. По утверждению Сенина и его вновь набранной команды, театр в Пскове был до него «смердящей лужей», «болотом». Театр, труппа, изголодавшиеся по настоящей работе актеры (да и губернатор, судя по его обращению к коллективу год назад) ждали от нового назначенца свежего творческого импульса, а в ответ получили хамское предложение эвтаназии. Провозгласив свое «право на хамство» (кто-нибудь слышал о таком?), новоявленный худрук превратил его в главный инструмент общения с коллективом, труппой, с многими журналистами, критиками – и не только в Пскове. Всем теперь аукается то, что из условий конкурса на должность худрука, сделанных под Сенина, Комитетом по Культуре был исключен обязательный в таких случаях пункт о необходимости опыта руководящей работы.

Самым ярким примером утраты преемственности, да и всякого смысла существования в Пскове театра стал спектакль открытия фестиваля - «Граф Нулин» в постановке Сенина. «Что это было?» - спрашивали меня в фойе после спектакля. Больше молчать нельзя. Заявляю со всей ответственностью: нет никаких оснований считать означенное лишенное драматургии зрелище театром. Считайте его чем угодно – визуальным клипом, перформансом, провокацией (чего и ради чего?) – чем угодно, но не театром! Кому нравится – на здоровье. Для меня театр – «жизнь человеческого духа» (Станиславский). На сцене должна быть человеческая личность во всем ее многообразии, во всех ее проявлениях, все остальное – не театр, а театрализованные представления.

«Чудовищно!» - пробормотал после спектакля известный актер. А в минувшую пятницу повторил на совещании по культуре в Государственной Думе: «Ну, просто волосы дыбом встают, когда иной раз приходится смотреть спектакли в провинции. …Вот мы во Пскове видели… хорошо, что президент не остался на спектакль — сорок минут зрелища… это был "Граф Нулин" — зрелые женщины со зрелыми формами в пионерской форме..." Если учесть, что за целый год, что Сенин возглавляет театр, им поставлен только этот 40-минутный клип, то… гора родила мышь?

В «Графе Нулине» Сенина случайно всё. Прежде всего, случаен Пушкин, которого поют либо скандируют исполнители. Текст большей частью не прослушивается, да и цели-то такой нет: замени Пушкина «Мойдодыром» или «Тараканищем» - эффект будет тот же. Заменимы актеры, оформление, костюмы – школьные формы с пионерскими галстуками(?) молодых и партикуляры взрослых. Заменима музыка. Часть спетого текста звучит на темы Россини из «Севильского цирюльника»(?), авторство другой части принадлежит, насколько я понял, ансамблю «Drift» (см. тизер с мелодией из двух нот). Случайны четыре борзые, выведенные на сцену в финале – для чего?! – не поняли ни сами собаки, ни зрители.

Что же произошло? Ответ, я думаю, есть в тех стенограммах фестиваля, где речь идет о том, что если художник озабочен исключительно самовыражением, его уже не питает ничто в мире: ни Бог, в котором он не видит своего Создателя, ни автор, с которым он работает, ни проблемы мира, в котором он живет. Он питается исключительно самим собой и быстро выхолащивается, оставаясь пустышкой, которой нечего сказать: наступает творческий паралич на фоне растущей мании величия. А где мания величия – там и мания преследования, «тому в истории мы тьму примеров сыщем». Отсюда и навязчивый поиск врагов, и уже второе за последний месяц заявление в полицию об угрозах, и абсурдное заявлений, что Новохижин бегал за ним по театру с пистолетом – это Юрий-то Михайлович с его больными суставами, у которого сейчас главной заботой стало здоровье жены. Тоже, кстати, отслужившей жизнь в театре, который теперь даже не поинтересуется, есть ли у нее средства, чтобы купить лекарство.

Что же касается того, кто именно написал опубликованную в СМИ угрожающую Сенину анонимку, с уверенностью может сказать только автор. Я же с высокой, но все же долей уверенности предполагаю, что автора следует искать среди тех, кто решил анонимку обнародовать, - т.е. тех, кому этот пиар в форме скандала выгоден. Мне известен только один смертельно опасный враг Сенина – он сам.

Те же, кого он обвиняет в угрозах, пока остаются скорее потерпевшими. Пример – как по призыву Сенина вооруженный автоматами наряд полиции выводил из театра 73-летнего народного артиста Вадима Радуна. Об этом уже сообщила в своем блоге Елена Ширяева («А давайте бить лежачих!»), но как-то приняли эту новость как само собой. Как жить-то дальше будем? Мое отношение к Вадиму Иосифовичу, скажем так, неоднозначно, но со стариками так нельзя! – как бы они ни прожили жизнь. Видеозапись прилагаю.

Вик.Яковлев