Актерский Дневник фестиваля. День пятый: Пушкин в деталях

Вчерашнее выступление на творческой Лаборатории Вячеслава Кошелева (писатель-пушкинист, доктор филологии, профессор Новгородского университета), скромно названное им «Поэтика пушкинской детали», силу таило взрывную, и вполне могло быть названо «Обрушение стереотипа». Проведя тщательное филологическое расследование повести «Станционный смотритель» он преподал театру такой урок, который не забывается. И ведь начал-то скромно:

- Я прошу театральных критиков мне помочь. Не являясь режиссером, я не могу перевести текст словесный в сценический, и вы мне подскажете, можно ли это сделать. Помимо деталей нарочитых, на которых автор специально заостряет внимание, есть детали и не нарочитые, не навязчивые. И Пушкин насыщает повесть такими маленькими уточняющими деталями, которые вдруг вкорне переориентируют читателя. В этих деталях открывается то главное, которое без внимательного обдумывания, без медленного чтения потерялось бы в бесконечной веренице смыслов…

Псковский фестиваль видел несколько постановок «Станционного смотрителя». Всем известно, что с Самсона Вырина в русской литературе началась тема «маленького человека», продолженная Гоголем в «Шинели», Достоевским в «Белых ночах» и т.д. Человека кроткого в несчастьях, безответного, способного на нежные чувства и достойного искреннего сострадания. У всех на памяти известный фильм Сергея Соловьева, где именно такой Вырин и есть, сыгранный Николаем Пастуховым, актером, созданным, кажется, именно для таких ролей. В роли же соблазнителя его дочери Дуни – гусарского ротмистра Минского – Никита Михалков с лихо закрученными усами. Всегда думалось, что повесть для того и писана, дабы пробудить сострадание к «маленькому человеку».

В кратком изложении рассуждения Кошелева выглядят так. Самсон – имя библейского героя-богатыря. Вырин отслужил 25 лет рекрутом и награжден тремя боевыми медалями, которые в те поры зря не давали; по нашим временам он – герой Советского Союза, никак не меньше. В Петербурге, куда приехал за «блудной» дочерью, воровски увезенной ротмистром, он остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, стало быть, и сам он – отставной измайловец. Вышел в отставку в 1802 году, значит, это не просто бывший солдат, а суворовский ветеран. Можно представить его и внешне. В этот императорский лейб-гвардии Измайловский полк, согласно уставу, брали особо статных и дюжих рекрутов ростом не менее 2 аршин 12 вершков, что в метрической системе соответствует 195-196 см…

Так в рассуждениях пушкиниста «маленький» человек Самсон неожиданно вырастает в могучего богатыря. Да, дочь бросила его, убежав с гусаром, но, может, потому и убежала, что знала: не отпустит. Уж слишком хорошо да славно было ему с дочкой на станции: и приготовит, и приберет, да и проезжающие при виде красавицы Дуни перестают браниться и охотно задерживаются на чай, а то и отобедать. Да ведь убежала-то не блудить! В финале, уже после смерти отца, она приезжает на станцию, по словам автора, «прекрасной барыней в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською». Вот и кротость с Вырина слетела, и перед нами уже капризный эгоист, которому дела нет до счастья Дуни, необходимой ему исключительно для собственного благополучия и покоя. И возникают совершенно иные темы пушкинской повести.

После выступления Кошелева на душе осталось освежающее ощущение революции, внутреннего переворота. Словно открылись глаза после долгого обмана. И, судя по реакции слушателей, не у одного меня. Заговорили о пользе медленного чтения, о значении мелочей. Подумалось: о каких глубинах человеческих можно еще рассказать, в там числе и со сцены пушкинского театра, если просто следовать за Пушкиным, который, как бы мы ни куражились, всегда в результате оказывается глубже, умнее и правдивее нас. Следовать, а не тянуть на себя.

Вечером на Большой сцене театр «Пушкинская школа» представил шекспировского «Гамлета» в постановке основателя и руководителя и театра, и Санкт-Петербургского Пушкинского театрального центра народного артиста России Владимира Рецептера. В анонсе сообщается: «На сцене – никаких «новаций», скандальных откровений, уличной лексики, бассейнов и видеоэкранов. Только классический текст, литературный язык, вечные ценности». Так оно и было. Можно сказать, это спектакль-прочтение, попытка максимального приближения к первоисточнику – самой знаковой пьесе мирового театра. При максимальной же условности. Нет ни привычного реквизита – мечей, шпаг, кинжалов, бокала с вином, черепа Йорика, лопаты у могильщика. У Гамлета вместо книги – раскрытая ладонь. Нет и декорационно обозначенных мест действия. В роли декораций – небольшой круглый помост в центре окруженный тонкими, черного металла решетчатыми колоннами (художник Вячеслав Лебедев). Та же лаконичность в костюмах (художник Ольга Морозова) – черная на молниях, общая для всех «униформа». Словом, сделано всё, чтобы сосредоточить зрителя на слове Шекспира в переводе Пастернака.

Но, какая бы ни была мера условности, она не отменяет полноты проживания. А вот ее-то во многих (слишком многих!) моментах и не хватало ученикам Рецептора. Мы их знаем давно, с «младых ногтей» начинающих первокурсников. Но и видели уже их отличные актерские работы в поставленных питерскими режиссерами великолепных спектаклях – «Прости, душа…», «Женитьба». Они уже нам дороги и интересны как творческие личности – Денис Волков, Павел Хазов, Марина Канавева, Денис Французов, другие, - теперь мы их знаем по именам. Но уже не впервые ловлю себя на том, что мне, сидящему в зале, передается их внутренняя неустроенность, некомфортность существования в спектаклях, поставленных их мастером. Он – мастер, он, когда сам на сцене, автоматически заряжает себя в сценическую задачу. Они же больше озабочены формой и самим собой, нежели задачей и партнером, который и должен быть объектом воздействия, точкой приложения энергии. Результат – неубедительность, непрожитость большинства сцен. Всё по-настоящему разгорелось, зажглось, затеплилось только, по-моему, во втором акте. А там – и трагический финал, а там и аплодисменты благодарных зрителей, которые к концу спектакля все же составили единое целое и с Шекспиром, и с труппой, и с режиссером.

Завершился день на Малой сцене захватывающим моноспектаклем заслуженного артиста России Сергея Барковского «История села Горюхина» в постановке заслуженного деятеля искусств Карелии Андрея Андреева. Жанр определен как «Презентация рукописи Ивана Петровича Белкина». Впервые мы увидели этот спектакль на IX фестивале в 2002 году, и с тех пор актер освоился в созданном им пространстве игры как у себя дома. Поразительное актерское мастерство! Мгновенный и непредсказуемый переход исполнителя – а вместе с ним и зрителя – от веселья к драме, от иронии к нечаянной слезе, от мелкой, едва заметной детали к глубоким обобщениям о свойствах народной судьбы, - будто история Горюхина и есть история России – горькая, близкая, несчастная, понятная до последней черточки – от державного орла до дорожной колдобины. Количество деталей огромно и все говорящие: куклы, игрушки, картинки, портреты и портретики, четвертинка, стопка и маринованный грибок... Двустворчатый шкаф в центре, в который можно войти и не выйти, в котором есть всё и за это его можно даже поцеловать! Вот только не посадить бы при этом занозу. И все это море деталей вместе с актером поет, кружится, веселит, заставляет хохотать и печалиться. На редкость радостно смотрится этот спектакль, способный не просто увлечь зрителя, но буквально влюбить его в себя.

Всё состоит из деталей, которые видятся мелочами только тому, кто более озабочен собой, нежели искусством. Вспоминается одна из давних дискуссий на фестивальной Лаборатории, когда кто-то предложил поставить правильное ударение во фразе «Я играю Пушкина».

Вик. Яковлев