Словарный запас. Пушкин-нашист

Девочка-подросток  лет четырнадцати ангельским голосом читала Пушкина. Сказку «Царь Никита и сорок его дочерей». Вряд ли девушка до конца понимала прочитанное (в данном случае даже невинное «до конца» звучит несколько двусмысленно»), но это и не столь важно. Лет через пять, повзрослев, она перечтет веселые, озорные строки и все поймет, и, возможно, искренне удивится пушкинской шутке.

Я же, стоя на ступеньках Центральной городской библиотеки и вслушиваясь в звонкий девичий голос, всерьез дивился перемене времен и нравов. Надо же! Еще четверть века назад представить себе подобное чтение вслух, да на публику, было просто невозможно. А нынче это целая культурологическая и даже в чём-то художническая акция. Организаторы назвали ее «Однажды Пушкин шел по Конной». Это было нечто вроде маленького фестиваля, посвященного одной занятной книжке.

Да, той самой сказке Пушкина про Царя Никиту и сорок его дочерей, изданной в 1991 году псковским кооперативом «Этюд» в виде симпатичной книжки, тиражом в 1500 экземпляров, сегодня представляющимся почти фантастическим. Нынче такие тиражи выдают солидные столичные издательства. А  тогда, в 1991-м, сказка была любовно проиллюстрирована псковским графиком Александром Шершневым, ставшим, без преувеличения, соавтором поэта. Выражаясь нынешним языком, это был художественный проект талантливого гравера, как раз входившего в творческую силу и обретавшего широкую известность.

Художник Александр Шершнев ушел от нас в 2008-м, а тираж его совместной с Пушкиным книжки остался, несколько пачек затерялись на бабушкином чердаке, и вот были вновь открыты читателям, разным, случайным, благодарным и, возможно, не очень, однако получившим в руки подарок — маленькую изящную книжицу ссо стихами и гравюрами. Дело в том, что акция «Однажды Пушкин шел по Конной», кроме декламации, включала и бесплатную раздачу книжицы всем желающим ее взять в руки и унести домой: прохожим, водителям авто, продавцам мини-рынка.  Вот человек небрежно сунул книжку в сумку, а вечером вдруг вспомнит, достанет ее и прочтет, и тоже удивится шаловливому гению «нашего всего».

Впрочем, я слегка отвлекся. А почему, собственно, спросит читатель, четверть века назад нельзя было представить себе девушку, читающую на крыльце библиотеки вслух сказку Пушкина о Царе Никите и сорока его дочерях? А потому, что, скорее всего, ни библиотекари, ни педагоги не рискнули ли бы пойти на такой эксперимент. Уж слишком легкомыслен наш солнечный гений, слишком фриволен. Мало того, что этот греховодник-художник проиллюстрировал сказку неприличными картинками, так еще транслировать сомнительный в моральном отношении текст на весь сквер? Устами ребенка, которые отнюдь не всегда глаголят истину. Пусть это Пушкин, но такого Пушкина лучше читать дома, под подушкой, а не на улице, при детях.  Не зря же эту вещь не печатали при жизни поэта! Царская цензура свое дело знала.  

Наверняка я донельзя заинтриговал читателя, который все силится понять, в чем же там, у Пушкина, крамола? Да в том-то и суть, что по нынешним «о, временам, о, нравам» никакой  крамолы нет, даже ни одного нецензурного выражения. Но по прежним временам крамола была, сказку берегли от глаз школьников, а все эротоманы Советского Союза находили в ней усладу для ума и воображения.

Пересказывать стихи грех, но вкратце сюжет сказки такой. У Царя Никиты от разных жен родилось сорок дочерей. Все они прелестней одна другой, все — ангелы небесные, все умны и всем пленяли с головы до ног. Да вот незадача — одного  весьма нужного органа им всем недоставало, а именно... Пушкин изящно недоговаривает: «Одного недоставало. Да чего же одного? Так, безделки, ничего. Ничего, иль очень мало, Все равно — недоставало. Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры, Слишком чопорной цензуры? Как быть? Помоги мне, Бог! У царевен между ног...» В общем, все царевны страдали недугом, который называется аплазией, или синдромом Майера-Рокитанского  . Проще говоря, им не хватало того, что Пушкин назвал целью желанья моего, по латыни — vagina. «Грустно было для отца И для матерей печальных. А от бабок повивальных Как узнал о том народ — всякий тут разинул рот, Ахал, охал, дивовался...»

Царь Никита поначалу думал преодолеть недуг дочерей строгим воспитанием, но когда девочки подросли, осознал, что этим вряд ли поможешь, созвал совет, на котором один умный подданный подсказал ему найти одну ведьму, которая способна решить проблему: «Ведьма дело всё поправит: а что надо — то и вставит». И сразу во все концы земли отправились гонцы — искать ту самую ворожею, и спустя примерно года два один ретивый молодец доскакал-таки до колдуньи, которая в три дня наполнила ларец «грешными вещами, обожаемыми нами. Там их было всех сортов, всех размеров, всех цветов, все отборные, с кудрями...».

Словом, повезло молодцу, повез он ларец с вагинами во дворец, да по пути решил отдохнуть, водочки выпить, а там и любопытство проснулось, взял да заглянул в ларец, а эти самые, в виде птичек и разлетелись, по деревьям порасселись. «Гонец давай их звать, Сухарями их прельщать: Крошки сыплет — всё напрасно (Видно, кормятся не тем)». Беда! Что делать, гонец не знает, но и тут ему повезло, откуда не возьмись появилась ведьма, которая и подсказала: «Ты им только покажи — Сами все слетят наверно». Что именно покажи, проницательный читатель наверняка догадался сам. Так и вышло, доставил гонец княжнам столь недостающие им «безделицы». Ну а Пушкин заканчивает свою сказку дерзким волеизъявлением свободного, как небо, художника: «Многие меня поносят И теперь, пожалуй, спросят: Глупо так зачем шучу? Что за дело им? Хочу».

Гений Пушкина не в том, что в начале девятнадцатого века он имел дерзость рифмовать «Бог» и «между ног»; не в том, что сочинял фривольные сказки в стихах; гений вот в этом мощном и безапелляционном: «Хочу!». Только так и должен вести себя истинный художник. Без страха, без упрека, без почтения к авторитетам, часто мнимым, и традиции, подчас давно обветшалой. «Хочу и буду!» - вот девиз настоящего новатора, свободного от всех предрассудков, чужих и своих. Этому и учит нас в том числе и забавная шутливая сказка, которую так уместно прочесть возлюбленной на ночь. Вслух.

Почему же Пушкин «нашист» в заглавии? Вовсе не потому, что он заочно, с того света, вступил в движение «Наши» (хотя уверен, те же нашисты с энтузиазмом приняли бы Александра Сергеевича в свои ряды, хотя бы за стихотворение «Клеветникам России»). А потому он нашист, что реально «наше всё». В Пушкине, как в чудесной сфере, как в модели Универсума, присутствует всё, что угодно, все точки зрения, все позиции, все варианты и возможности. Он свой, точнее, «наш» и для эротомана-богохульника, и для истого христианина. И конченные ура-патриоты, и отчаянные вольнодумцы, при желании, найдут в собрании сочинений Пушкина что-то, что можно процитировать в подтверждение своих сокровенных взглядов. Пушкин, словно пластилин, в перстах охранителей превращается в империалиста, в ладонях либерала — в певца Свободы.  Всё это легко, без принуждения. Вполне хватает волшебного «Хочу!» Которому еще учиться и учиться всякому поэту и художнику.

В этом бесценный урок внеклассного чтения. С днём рождения, Александр Сергеевич, милый!

Саша Донецкий