«Культурная контрреволюция» Стрекаловского: прекрасная культура, когда без чиновников

Эхо Москвы в Пскове (102.6 FM) представляет авторскую программу Юрия Стрекаловского «Культурная контрреволюция». Псковская Лента Новостей публикует текстовую версию выпуска программы.

Говорить о культуре всегда было делом, культуре противном.
Теодор Адорно

Здравствуйте, уважаемые слушатели «Эхо Москвы» во Пскове. В эфире «Культурная контрреволюция» и ее автор и ведущий Юрий Николаевич Стрекаловский.

Несколько минут о всякой разной культуре, которая нам так или иначе явилась на наших псковских пажитях и в палестинах.

Хорошо, что мы живем в провинции, практически у моря, и громадные события, которые волнуют все остальное человечество (по крайней мере российскую культурную общественность) нам здесь практически не известны, поскольку гром падений и возвышений доходит до нас лишь звуками далеких раскатов.

В те минуты, в тот день, когда я записываю эту передачу, мы уже несколько дней живем при новом министре культуры. Но, слава Богу, ничего не изменилось и вряд ли изменится. И хоть вышестоящие товарищи мне намекнули, что неплохо было бы несколько слов сказать по поводу ушедшего министра Мединского и появившейся новой министрессы, мне как честному провинциальному жителю сказать пока еще совершенно нечего. Поживем — увидим. А вообще, мне кажется, культура живет другими ритмами и эпохами, которые не измеряются правлениями министров культуры.

Вот какой был министр культуры при Пушкине? А при Чайковском? А при Микеланджело? Правильно. Никакого.

Должности такой в заводе не было. Однако, слава Богу, всё остальное было – и поэзия, и музыка, и прочие изящные художества. А министры… пускай будут и министры – лишь бы они не мешали, не портили, не вмешивались. И, конечно, их будут оценивать как какие-то обстоятельства, как каких-то «деятелей из эпохи». Как в известной шутке про статью из энциклопедии будущего: «Брежнев — политический деятель эпохи Аллы Пугачевой».

«Пушкин и министр культуры» (фото: tass.ru)

А пока живем своей самостоятельной провинциальной культурной жизнью и, к счастью, она наполнена событиями: так, в сегодняшней передаче я хотел бы рассказать о нескольких выставках, о паре лекций и об одном концерте, которые состоялись в Пскове на протяжении недели, прошедшей с прошлой передачи.

Сперва про лекции. Совсем коротко, пару слов, но всё ж мне кажется, что это важно и про это нужно сказать.

Я уверен, что потребность в возможности расти, узнавать что-то новое и делиться знаниями можно определить как базовый инстинкт культурного существа. И очень радостно, что несмотря на всеобщее ползучее одичание, которое происходит сейчас, наш небольшой и провинциальный город по-прежнему дает такие возможности всем, кто желает и готов участвовать.

Во Пскове есть с десяток мест, где регулярно проходят очень интересные, редкие, неординарные, небанальные авторские лекции по истории, истории искусства, по краеведению и т.п. Например, они происходят в библиотеке им. Василева, в культурном центре при Троицком соборе, в паломнической службе подворья Псково-Печерского монастыря, при храме Александра Невского в Александро-Невском обществе, в центре «Исток» (это такое сообщество экскурсоводов). Иногда даже в музее.

Лекции очень разные, их авторами являются псковские историки, краеведы, искусствоведы, археологи, причем очень часто содержанием лекций являются уникальные авторские исследования, которые еще не опубликованы, или опубликованы когда-то давно, или в малодоступных изданиях малыми тиражами. Есть чрезвычайно талантливые и харизматичные лекторы, как например археолог Сергей Салмин, или Арсений Борисович Постников уважаемый, – историк-архивист.

И то, что есть возможность во всем этом участвовать, это громадная радость для всех нас. Поэтому изучайте возможности посещения таких лекций и посещайте их. Для нормального человека это как зубы чистить, просто необходимо.

Есть и менее камерные формы культурного времяпрепровождения, как то, например, концерты и выставки.

Вот три интересные выставки я хотел бы упомянуть в этой своей радиозаметке.

Первая – совсем небольшая, она открылась в мемориальной квартире Юрия Павловича Спегальского, выдающегося исследователя старины, архитектора, реставратора, археолога, уроженца и одного из создателей нынешнего Пскова. Выставка совсем небольшая, как и небольшой этот музей, о котором до сих пор, к сожалению, мало кто и знает в нашем городе (эта мемориальная квартира-музей находится на улице Пушкина).

Выставка называется «Личная библиотека ученого». Это конечно сильно сказано, потому что, разумеется, не вся библиотека Юрия Павловича выставлена там, а лишь некоторые интересные издания; некоторые из них либо с дарственными надписями, либо еще каким-то образом отмечены личностью владельца.

Вообще, о человеке может многое сказать его библиотека, в каком-то смысле это слепок его личности. Известны, например, интереснейшие исследования библиотеки Иосифа Бродского. Вот и здесь тоже: в фокусе, разумеется, выдающийся гражданин Пскова, а то, что рассказывает через экспозицию о личности Юрия Павловича – это его книги.

Выставка эта, разумеется, отнюдь не сенсационная, это не «музейный хит». Но по мне так это ещё лучше: это «рядовой» результат тихой и ежедневной, кропотливой музейной работы. Ведь так и должен существовать музей, такова, в частности, его естественная коммуникация с остальным миром культуры: через регулярные и частые небольшие выставки, уточняющие и дополняющие основную экспозицию, более полно раскрывающие и показывающие фонды, ту их часть, что мы не видим каждый день.

И вот это всё позволяет нам лучше узнавать о тех людях и явлениях, которым эти музеи посвящены. И когда такие выставки появляются регулярно и часто, то у широкой общественности воспитывается, складывается понимание, что музей это не раз и навсегда сформировавшийся «склад вещей», в который можно сходить единожды и получить впечатление на всю оставшуюся жизнь, а место, куда интересно возвращаться, потому что оно бесконечно меняется, и там сегодня ты увидишь то, что не видел вчера и позавчера. Эта небольшая выставка очень меня порадовала, и я желаю псковскому музею, чтобы в его отделах таких становилось все больше и больше, чтобы это стало в хорошем смысле рутиной. И, конечно, приглашаю вас на эту выставку сходить.

Там, например, можно увидеть замечательные книги в авторских, владетельских обложках, выполненных самим Юрием Спегальским, который помимо того, что был выдающимся ученым и художником, мог делать своими руками очень изящные и совершенные вещи: есть, например, в квартире мебель, которую он сам изготовил.

А вот теперь книжные обложки. В том числе книг, которые я никогда не видел, может быть, не замечал – в экспозиции. Например, сборник стихов Николая Клюева издания 1919 года, в чрезвычайно талантливой, красивой, стильной обложке.

Кстати, мне подумалось, что в то время, когда Спегальский эту обложку делал, Клюева вообще-то и держать у себя дома было не вполне безопасно. И то, что он в библиотеке Спегальского был, и был любим, читаем и почитаем – дополняет наше представление об этом отважном, благородном, породистом, истинно русском человеке.

Источник: группа «Псковский музей-заповедник» в социальной сети ВКонтакте

Еще одна небольшая по масштабам выставка открылась в Изборском музее-заповеднике. Это результат псковских пленэров двух петербургских художников: мэтра живописи, академика Академии художеств Александра Константиновича Крылова и его в прошлом ученика, а теперь уж друга и соратника Константина Константиновича Константинова, тоже профессора художественного училища барона Штиглица.

Крылов — легендарная фигура, один из столпов современной художественной жизни, прозорливый старец (ему уж 75 лет) – притом что он находится в отличной физической и творческой форме. Много лет Александр Константинович возглавляет мастерскую церковно-исторической живописи в Академии художеств, и почти полвека курирует полевую работу копиистов из Академии на памятниках, в том числе на наших псковских древних фресках.

Когда-то эта выставка этих копий фресок проходила в Приказной палате Псковского Кремля.

Это было 15 лет назад, я писал об этом. Позволю себе цитату из своей тогдашней статьи с названием «Копия и Канон»:

«Механическая «объективность» — обманчивая вещь: так, при опознании преступника часто используют не фотографию, на которой человек часто сам на себя не похож, а рисунок, сделанный специальным криминалистом-рисовальщиком. Так что тут вернее, кто тут «объективнее» — человек или машина?

Поэтому даже цвет ризы святого с фрески, воссозданный художником, возможно, более адекватно передает оригинал, чем самая лучшая, самая совершенная фотокамера. (…) С другой стороны, копия, сделанная живым человеком при всем стремлении к скрупулезному следованию образцу, неизбежно несет в себе субъективные черты этого человека: то, что именно он увидел, услышал, смог передать, и любая, даже самая точная копия — всегда авторское произведение. Это отлично знали древние мастера иконописи, именно поэтому в искусстве того времени не существовала проблема канона и индивидуальности: следуя канону, каждый мастер был самим собой; копирование было одновременно и обучением технике, и интерпретацией наследия прошлого и частным случаем развития традиций в индивидуальном творчестве.

Духовные проблемы современности: надлом, трагическое ощущение действительности, кошмар существования в мире, экзистенциальное одиночество и тоска — вот темы современного искусства, гениально выраженные экспрессионизмом.

Черты, роднящие это художественное течение с древним и традиционным искусством были обнаружены более ста лет назад, в начале ХХ века. Копируя древние фрески, современный художник, рожденный нынешним веком, исподволь, а, возможно, сознательно подчеркивает и «педалирует» эту экспрессивность.

Так возникают эти картины-копии, одновременно цельные и полуразрушенные, древние и современные, авторские и анонимные.

Как знать, возможно перед нами идеальные иконы нового века, во всех смыслах слова икона: абсолютно канонические и абсолютно современные, передающие трагизм и фрагментарность разрушающегося мира живые священные изображения».

Конец цитаты.

Тогда была выставка копий фресок, а теперь выставка авторских работ этого замечательного мастера и его близкого ученика и друга.

Источник: museum-izborsk.ru

Надо сказать, что это на первый взгляд весьма традиционная живопись: очень хорошие, добротные, созданные плотным насыщенным живописным языком, пейзажи и ведуты; почти везде запечатлена русская природа нашего Северо-Запада и ставшие её неотъемлемой частью великие памятники архитектуры.

Первое, что меня впечатлило на этой выставке – и я полагаю, это черта авторского стиля –храмы, которые изображены (а они почти в каждой работе), прописаны чрезвычайно точно, документально, скрупулезно, с идеальной передачей пропорций памятников, всех архитектурных деталей, цветовой гаммы экстерьера и так далее.

И мне думается, что это не просто привычка копииста, это определенная позиция художника, консерватора в самом благородном смысле.

Ведь изображенные там памятники полуразрушены, руинированы, они переживают длящееся уже больше ста лет лихолетье, Великую Русскую Смуту длящегося двадцатого века. Это разрушающиеся храмы сел и деревень, русской, псковской провинции, это восхитительные шедевры, которые находятся на грани гибели: в Порхове, в Великом Поле, в Мелетово…

И в каком-то смысле это очень точная фиксация, по которой когда-то можно будет сделать реставрацию этого храма.

Вообще мне подумалось, что это искусство – в самом высоком смысле фиксация памятника. Потому что когда-нибудь, пусть не в этом году и даже не в этом столетии, может быть в следующем тысячелетии – когда-то неизбежно все исчезнет, и эти памятники на земле не будут жить вечно.

Но именно такой способ воссоздания и воспроизведения: через глаз, ум, сердце, руку художника; в контексте пейзажа, в контексте настроения, на фоне той щемящей очень русской эмоции, которая в этих работах выражена, – этот способ, такой подход делают эти памятники в каком-то смысле бессмертными.

Знаете, есть учение Вернадского о биосфере, в соответствии с которым планета Земля - это огромный живой организм, у которого есть оболочки, каждая из которых функциональна и важна.

Есть литосфера — каменная основа Земли, есть гидросфера и атмосфера — водная и воздушная оболочки, есть биосфера — всякая жизнь, которая существует на планете. Есть самый «тонкий», самый высокий, рафинированный слой — сфера разума: мысли и чувства разумных существ, населяющих Землю: ноосфера. «Оболочка» мысли и памяти, бестелесная и невидимая, которая, тем не менее, точно так же реальна, как и литосфера – каменная «основа» планеты.

Говорят, астронавты, которые попадали далеко от Земли, путешествуя на Луну, оказавшись за пределами ноосферы, чувствовали страшную потерянность и одиночество, буквально разрушительные ощущения, потому что находились за пределами этого спасительного слоя, этой оболочки коллективного разума планеты.

Почему я об этом говорю?

Порой мне кажется что художник – это планетарное явление, это важнейшая часть ноосферы, её вершина. Художник, который в состоянии созданным им образом объять всё видимое и невидимое, бывшее и небывшее, существующее и существовавшее когда-то. И дать ему новую жизнь, выразив в художественном образе: в спектакле, в картине, в высказывании.

И вот та небольшая выставка, которая открылась в Изборском музее — это и прекрасное художественное высказывание: собрание талантливых живописных работ, и очень точная фиксация исчезающих прекрасных древних памятников, может более точная, чем всякая фотография или обмер; и, в каком-то смысле, – продолжение и «вывод в вечность» этих памятников, которые при всей их мощи и монументальности всё равно уязвимы и подвержены гибели.

А диалектическое родство, связь этих созданных из камня, таких могучих и таких уязвимых шедевров и их таких тонких, начертанных на холстах, но неуязвимых – как сама Память –образов подобны связи и родству каменной литосферы, которая, как всякое материальное, конечна и смертна – и бессмертной, воспроизводящейся и неистребимой ноосферы, информационного поля Земли.

Не случайно, что выставка эта расположилась буквально в соседнем зале с еще одним интересным собранием, которое открылось несколько месяцев назад: в Изборском музее выставлены копии работ Николая Рериха, его фотографий и живописных работ, а также работ его супруги Елены Рерих, которые они сделали на псковской земле в начале ХХ века как художники и как исследователи – этнографы и археологи.

Уже тогда, понимая хрупкость и ранимость уходящей культуры и натуры, они скрупулезно фотографировали и другими способами археологически и этнографически фиксировали памятники архитектуры, людей, наряды, обычаи.

Таким образом, это ещё одна прекрасная выставка в Изборске, которую рекомендую посмотреть.

Ну и, наконец, ещё об одной выставке, которая открылась во Пскове в галерее «Цех». Называется она «Дериглазово. В ожидании Пушкина». Авторы — Александр Стройло и Александр Николаев, два разных художника, которые объединились в одной этой выставке.

Вообще, я полагаю, что это два лучших художника современного Пскова. Александр Стройло хорошо известен, это уже мэтр, реализовавшийся в самых разных жанрах и направлениях: от миниатюры до проектов монументальных сооружений.

А Александр Николаев менее известен; он несколько моложе, чем Александр Стройло, и его художественная судьба складывалась до сих пор так, что он больше известен как декоратор. Тем важнее, что эта выставка раскрывает его как замечательного рисовальщика и создателя инсталляций.

Выставка названа по имени деревеньки в окрестностях пушкинского сельца Михайловского. Когда-то там была дворянская усадьба, может быть самая большая и значительная в окрестностях в те времена, когда там бывал Александр Сергеевич, но, разумеется, от неё ныне ничего не осталось кроме нескольких камней и остатков парка.

Как говорят, в конце 1980-х годов были планы ее реставрировать и восстанавливать – так же, как и другие усадьбы Пушкинского музея-заповедника.

Кстати, здесь уже начинает «играть» название выставки «В ожидании Пушкина» – в то время шутили, что Семен Степанович Гейченко строит все новые и новые новодельные музейные объекты, как пожилой дедушка, который ждёт не дождётся внука: «вот как Александр Сергеевич вернется, а мы уж ему и это построили, и то; вот и банька есть, и ему в Михайловском дом, и друзьям в Тригорском, и родне в Петровском».

Это, понимаете, шутка была такая, но что-то в этом есть, музей формировался как место, где всё «ждет Пушкина», как его «дом». Так что, если бы дошли у Семёна Степановича руки, он бы выстроил Пушкину и Дериглазово, где бы тот, буде ему вздумается, мог бы сплясать на балу.

Но – не вышло, и нынешнее Дериглазово это заброшенное место, где лишь редкие камни и призраки напоминают о былой красоте и прошлом великолепии.

И вот выставочное пространство построено таким образом, что его центром является художественно-антикварная инсталляция: в помещении установлены подлинные скульптуры, вернее крупные декоративные украшения XIX века из личной коллекции одного из художников, а когда-то они действительно украшали фронтон одного из дворцов Санкт-Петербурга. А кроме них там же рядом выставлены сделанные с большим юмором псевдо-антики, то есть специально изготовленные объекты, которые похожи на фрагменты классических парковых скульптур и забав.

И всё это окружено парком – там на выставке настоящие деревья. Полагаю, что Управление городского хозяйства города Пскова выступило одним из соавторов этой выставки, потому что, если оно чем и занято, так это выпиливанием деревьев в центре города. Пилят они активно не первый год, и поэтому у нас ничего не стоит набрать больших и длинных ветвей и даже стволов, чтобы сделать такую инсталляцию.

Эти сухие погибшие деревья в помещении выставки подвешены – без корней и без вершин, как некий призрачный парк, как некое воспоминание о мире дворянской культуры, которая и погибла, и не погибла, потому что по сию пору живёт как воспоминание, ведёт какое-то призрачное, мифологическое существование в современном культурном универсуме – лишенная корней и не дотянувшаяся до небес. В общем, получилась довольно мощная и интересная метафора, как мне кажется.

Это центр выставочного пространства, который и создаёт в данном случае контекст и образ.

А периферия, стены галереи – украшены художественными работами двух художников, совершенно разными, в разных техниках и манерах.

У Александра Стройло уже были и не раз всяческие «игры о Пушкине»: изящные, забавные, жанровые фигуры с участием Пушкина, его спасителя-зайца, вороны, мужиков, дам, собачек и пр. – порой живописные, порой, графические, иногда - стилизованные под искусство силуэта пушкинского времени. Подобные сюжеты и снова в силуэтной… технике? жанре? он представил и в этот раз. Однако теперь это отнюдь не миниатюры; работы достигают вполне монументальных масштабов, эти силуэты двухметровой величины выглядят то ли как тени, то ли как призраки, возникающие на дорожках возникшего на выставке иллюзорного парка.

В противоположность им работы Александра Николаева – это большей частью пейзажи, причем пейзажи художественно-документальные, написанные по воспоминаниям о творческой экспедиции в Дериглазово и по работе с подлинными архивными фотографиями.

Итак, в центре пространства выставки — призрачный парк, а по его периметру – некие окна в призрачный мир, изображения погибшей усадьбы: те виды, которые, возможно, можно было бы видеть из его окон; кладбищенская часовня, которая то ли есть нынче на самом деле, то ли мерещится; ну и уж совсем замечательный вид из усадебного окна, в которое вдруг неожиданно заглядывают таинственные кто-то.

И вот всё это вместе – разные техники и художники, сочетание инсталляции и живописных работ – неожиданно создают чрезвычайно мощный художественный эффект присутствия в пространстве, которое одновременно и документальное, и иллюзорное, призрачное и материальное.

Картины Александра Николаева намеренно состарены, они написаны на продранных обрывках холста, они будто спасены из пожара, а оттого потемнели и закоптились, это воспоминание о несуществующем, свидетельство о погибшем, мечта о забытом.

В этом смысле парадоксально выставка перекликается с той, что открылась в Изборске.

Ну и наконец, концерт.

Назывался он «Джаз в Рождество» и состоялся в Филармонии 24 января. Это такое традиционное название и событие: каждый год в январе коллектив под управлением Аркадия Валентиныча Галковского радует нас концертом джазовой музыки – порой это было в Филармонии, порой – в клубе TIR.

В этот раз опять и снова всё состоялось.

Аркадий Галковский нам давно и хорошо известен, мы его все страшно любим, это такая городская достопримечательность: вот раньше были городской садовник, булочник, цирюльник и мясник – а у нас есть городской тенор-саксофонист.

В этот раз кроме самого Аркадия Галковского ему аккомпанировали псковские музыканты: Виталий Цемка – замечательный клавишник и флейтист, Сергей Поторочин играл на бас-гитаре, Григорий Аркадьевич Галковский на барабанах Екатерина Андреева пела и ещё иногда Владислав Плотников (с которым я сотрудничал в Drift-project) присоединялся со своей трубой.

Вообще говоря, концерт этот как две капли чего-то был похож на предыдущие концерты коллектива Аркадия Галковского. И я думаю, что это замечательно.

То есть не то замечательно, что концерты одинаковы, а замечательно, что сложилась определенная традиция, выросло целое поколение молодых музыкантов: Сергей Поторочин, Гриня Галковский, Катя Андреева, Влад Плотников – которые теперь уже выросли во вполне состоявшихся мастеров, джазовых исполнителей, которые, так сказать, произросли на местной почве.

А ещё одна деталь, которая меня очень радует, это то, что был полный зал, был абсолютный аншлаг в зале на почти тысячу мест, причем без массированной рекламы и всяких розданных пригласительных: всё было продано, и это говорит о том, что у нас выросли не только музыканты, но и публика.

Я вспоминаю времена, когда здесь джазовые концерты только начинались, это было 15 лет назад, были сначала концерты Давида Голощекина и Николая Сизова, а потом ваш покорный слуга с большим трудом на спонсорские деньги сюда привозил Андрея Кондакова и Григория Воскобойника. И в тот раз Андрей говорил, что он приехал посмотреть, что тут за публика, что за люди придут его слушать, потому что Псков на джазовой карте страны в то время был terra incognita, его просто не существовало. Потом уж много чего было: и Томаш Шукальски с Remake (тоже не без моего скромного участия), и Bill Evans (тот, что саксофоност), и джазовые концерты в рамках покинувшего нас музыкального фестиваля Crescendo.

И, на мой взгляд, это и есть главное достижение и огромная радость для меня. Потому что жернова истории мелят не спеша; культура – это почва, которая нарастает и прибавляется очень медленно.

Тут не получается быстро и сразу, тут нужно накопить потенциал. Можно на пустом месте построить завод, и он вполне себе начнёт работать и вырабатывать продукцию в первый же год. Но на пустом месте нельзя построить филармонию или университет, они не выживут, это так не делается, это то, что вырастает годами.

И вот относительно этого джазового концерта – пусть не очень сложного, с участием пусть не самого передового, но местного коллектива, несколько старомодного, не использующего современный джазовый язык, с программой, построенной исключительно на джазовых стандартах – я вижу, что и музыканты наличествуют, и публика созрела, она с большим удовольствием приходит, покупает билеты, аплодирует стоя. И на этой почве теперь, даст Бог, могут вырасти и второй, и третий джазовый коллектив. И, глядишь, будет у нас не единственная джаз-банда в нашем городке.

И, наконец, в паре слов я хотел бы отметить, что всё это – одно из проявлений того, что происходит в последнее время в местной филармонии. Уж не знаю, с кем или с чем это связано – вполне возможно, что с её новым директором: есть у нас такая Елизавета Барышникова, и у этой барышни уж что-что, а амбиции точно есть – в хорошем смысле.

И в последнее время я вижу, что концертная афиша филармонии все больше и больше заполняется именно собственно филармоническим материалом. Не концертами каких-то кристин орбакайте и юр шатуновых, а теми концертами, которые можно назвать филармоническими: популярной (и не только) классической музыки или вот – джазовыми. Причём концерты эти охотно посещаются публикой, они вполне рентабельны.

Я не знаю, какую магию они придумали, эти нынешние властители филармонии. Может быть, более профессионально стали работать в рекламе, может быть, прислушиваются к кому-то умному. Но синергетический общий эффект таков, что и концерты в целом хороши, и публика на них ходит.

И всё это, наконец, можно назвать культурной филармонической жизнью – как говорится, «в отличие от».

Это, конечно, очень радует и не может не вызывать симпатии. Я бы даже употребил одно простое слово, которое нынче в нашем обиходе большая редкость, это слово — благодарность.

Спасибо тем, кто так оживил и наполнил смыслом и содержанием концертную жизнь филармонии – кто бы это ни был.

На этом я, пожалуй, наконец, попрощаюсь.

С вами был Юрий Стрекаловский, «Культурная контрреволюция» на «Эхе Москвы» в Пскове.