Воплощенная посредственность
В 90-е годы в Италии провели опрос знаменитостей. Их попросили назвать самые ненавистные им слова. Писатель Умберто Эко назвал три: «момент», «оптимизация» и «потребитель».
Очень точный получился выбор. Это не просто слова, а концентрированное выражение отношения к жизни и окружающему миру. И ключевое слово здесь: потребитель.
Потребитель - опора путинской России. Это единственный «класс», который вполне сформировался за последние десятилетия.
Нерушимый союз
В словаре Ожегова сказано, что потребитель - это человек, который стремится жить, больше получая от других, чем отдавая.
Таких людей во все эпохи было предостаточно. Но после Первой мировой войны в Западной Европе и Северной Америке стали складываться целые общества, основанные на философии потребления.
Чуть позднее по тому же пути пошли и более бедные страны. В каком-то смысле, они преуспели в этом даже больше, чем первопроходцы.
Типичный потребитель уверен, что ему кто-то обязательно что-то должен. Когда формируется общество потребления, то это неизбежно ведет к перераспределению не только богатств, но и к перераспределению власти. Меняется и сама власть.
На эту тему еще 80 лет назад высказался Ортега-и-Гассет в знаменитой работе «Восстание масс». Он написал: «…Новая социальная реальность такова: европейская история впервые оказалась отданной на откуп заурядности… Заурядность, прежде подвластная, решила властвовать. Решение выйти на авансцену возникло само собой, как только созрел новый человеческий тип - воплощенная посредственность».
Постепенно образовался гармоничный союз – «властной посредственности» и «массового человека».
Опорные пункты
Любой власти необходима опора. Тот самый «массовый человек». И «массовый человек держится так, словно в мире существует только он и ему подобные, а отсюда и его третья черта - вмешиваться во все, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно, безотлагательно и безоговорочно, то есть в духе "прямого действия"».
Ортега-и-Гассет выносит почти приговор:
«Эта совокупность заставляет вспомнить такие ущербные человеческие особи, как избалованный ребенок и взбесившийся дикарь, то есть варвар».
Повелители масс обязаны быть посредственностями. Они должны произносить глупости. Стучать по трибуне ботинком, в пьяном виде дирижировать оркестром, указывать - какой длины на картине должен быть меч у князя…
Что вы хотите? Варвары… Крокодил-Данди в Нью-Йорке… По-своему - мило. Здесь не до изысканных манер. Казарменно-дворовый путинский юмор из этой же серии.
Политики часто превращаются в заурядных комиков. Если бы в их руках не имелось власти и денег - было бы совсем замечательно.
Если бы Ельцин, Путин, Медведев и персоны поменьше только дирижировали, играли на рояле и писали в Twitter- к ним было бы меньше претензий.
Но они еще и повелевают.
В обществе, подобном нашему, действует особенное разделение властей. Повелители потребляют значительную часть ресурсов, обеспечивают завтрашний день себе и ближайшим родственникам. Большинство рядовых потребителей, в обмен на невмешательство в их частную жизнь, занимаются тем же самым. Разница лишь в том, что одни копошатся внизу, другие - вверху.
И те, и другие - власть. Общество, даже если оно разрозненно, все равно диктует свою волю, но не власти, а себе. Здесь сложился нерушимый союз телевидения и народа. И уже не столь важно - кто кем повелевает, кто первым снижает планку, кто под кого подстраивается и кто от кого заразился.
Но и повелители, и потребители нуждаются в моральном оправдании. Им не хочется выглядеть в глазах друг друга совсем уже мелкими и бездуховными.
Именно тогда и возникает обоюдное желание опереться на что-нибудь возвышенное, использовать какую-нибудь значительную идею. Это как если бы к каждому проданному пылесосу последней марки прилагался Новый завет (каждый раз - самый-самый новый, исправленный в соответствии с последними веяниями).
Веселые гномы
В России духовной опорой издавна является имперская идея, одинаково близкая и повелителям, и потребителям. И чем посредственнее человек, тем важнее для него государственное величие.
Карлику нужен трон, постамент, высокие каблуки… Символически это воплотилось в воздвижении имперского символа - Священного холма под Изборском.
В идейном смысле, такой холм насыпается уже давно. В ход идет все, что попадется под руку. Всякое лыко - в строку. Главное, чтобы было грандиозно. Чем выше сооружение - тем незаметнее твоя личная ничтожность. Под каблук попадает и Александр Невский, и Пушкин… Кажется, еще немного, и можно дотянуться до солнца.
По профессии ты можешь быть хоть механизатор… Нет, не механизатор, а пьяный механизатор (есть такая профессия). Или пьяный журналист. Ты можешь, набравшись самогона (водки, виски, мартини), валяться в гнилом стогу (или лицом в салате «под шубой», или в сугробе во французских Альпах). И все равно ты будешь империалистом, до ушей переполненным не только алкоголем, но и желанием бесцеремонно господствовать. Это возвысит тебя в твоих же глазах, придаст смысл существованию. Для этого даже не обязательно трезветь.
Получается, что каждый значительный эпизод истории - всего лишь очередная ступень на лестнице. Каждый святой, полководец, неизвестный солдат, поэтический гений жили и умирали для того, чтобы какой-нибудь современный карлик, надув щеки, поднялся по этим ступеням наверх и ощутил себя великим и могучим. Больше Пушкину и Александру Невскому делать было нечего, как готовить почву для таких людей.
Ортега-и-Гассет считал, что торжество серости и посредственности стало утверждаться в XIX веке. Возможно, так оно и было. Но только в XX веке это стало видно явственно. Именно тогда потребитель утвердился «в избыточном мире, воспринятом как изобилие благ, но не забот. Он очутился среди сказочных машин, чудодейственных лекарств, услужливых правительств, уютных гражданских прав…»
Но западное общество оказалось слишком разнообразно, чтобы там создать унифицированное общество потребителей всего посредственного.
Авторитарные государства подошли для такой миссии лучше. В Советском Союзе не было в достаточном количестве сказочных машин, чудодейственных лекарств и, тем более, уютных гражданских прав. Но там было нечто большее - возможность довольствоваться малым, преподнося это как что-то невероятно важное и грандиозное. Тотальный дефицит такому восприятию очень способствовал. И выяснилось, что суррогаты действуют великолепно. Они и в современной России, на новом витке, без труда прижились. Сытые потребители, вальяжно опираясь на достижения предков, думают, что хорошо устроились.
И здесь важно понимать, какую роль во всей этой истории играет государство и что в мутной воде ловят так называемые государственники.
Ржавчина
На что только не пойдет потребитель, чтобы удовлетворить свои потребности. Не пойдет только на то, чтобы взять на себя ответственность.
В эпоху, когда Хосе Ортега-и-Гассет писал «Восстание масс», государства в разных углах Европы были еще достаточно слабы, чтобы вселять всеобщий страх в интеллектуалов. Но испанский философ уже заглянул в недалекое будущее и сделал вывод, что «кончится это плачевно. Государство удушит окончательно всякую социальную самодеятельность Общество вынудят жить для государства, человека - для государственной машины… И поскольку это всего лишь машина, исправность и состояние которой зависят от живой силы окружения, в конце концов государство, высосав из общества все соки, выдохнется, зачахнет и умрет самой мертвенной из смертей - ржавой смертью механизма».
После похорон, обычно, начинаются поминки, которые могут заканчиваться даже танцами, и не обязательно - на костях. Но если это ржавый механизм, то его можно сдать в металлолом. Позднее из утиля сделают новую машину.
Сейчас, когда государства часто вынуждены брать на себя больше, чем могут вынести, очень важно помнить, к чему чрезмерная надежда на государство приводила в XX веке. Здесь и дальше под словом «государство» подразумевается «всезнающее» и «всемогущее» государство авторитарного типа.
«Вот итог огосударствленности - народ идет в пищу машине, им же и созданной. Скелет съедает тело. Стены дома вытесняют жильцов». Это все тот же Ортега-и-Гассет, который заходит дальше распространенной либеральной критики. Он точно указывает: «…как семья соотносится с обществом, точно так же, только крупнее и рельефнее, нация соотносится с человечеством».
Интимная близость
И здесь снова наступает время «массового человека», потребителя с маленькой буквы. «Это тип человека, который живет, дабы делать то, что хочется». С условием, что все остальное должны делать за него. Кто именно? Кто-нибудь. Старшие братья, отцы…
Понятие «общество» незаметно сливается с понятием «государство». И вскоре «массовый человек» устанавливает семейные, почти интимные отношения с властью.
При этом власть может представлять из себя домашнего деспота, ценность которого, прежде всего, в том, что он свой, говорит на одном языке и доходчиво может объяснить, что, в случае чего, «своим бить положено». Как в ответ поднять руку на деспота-отца или старшего брата? Как дать сдачи?
Что-то похожее происходит и в армейской казарме, когда там оказываются новобранцы. На «гражданке» новоявленный солдат никогда бы не позволил над собой издеваться, но переступив порог казармы - немедленно воспринял неписаные правила, вдохнул спертый воздух. Он вступил в закрытое сообщество, где часть свобод неминуемо отменяются.
Кто там замыслил дать сдачи? Сдачи не надо. «Дед» может быть полным ничтожеством, но он имеет право бить, а тот, кого он бьет, обязан благодарить его за каждый удар по отдельности. Иначе хрупкий мир рухнет, армия потеряет боеспособность, и Третья мировая война закончится нашим поражением. Что-то вроде того.
Закрытое общество - одна большая семья, а «свободная пресса» - это боевой листок под присмотром мудрого замполита.
Своим можно лгать, унижать, воровать… И убивать - тоже не возбраняется. В разумных количествах. Взамен на определенные гарантии.
Нужную температуру в доме, где живет огромная семья, поддерживает семейный очаг. Сейчас его функции выполняет телевизор. Во времена Ортеги-и-Гассета он не значил почти ничего, но были другие очаги и рычаги.
«Семейный очаг - это тепло искусственное, и здесь легко сходит с рук то, что на вольном воздухе улицы имело бы весьма пагубные последствия, и в самом скором времени. Но сам-то недоросль уверен, что может повсюду вести себя как дома, что вообще нет ничего неизбежного, непоправимого и окончательного. И потому уверен, что может делать все, что хочет…»
Невинные капризы
«Массовый человек» - всегда немного дитя, потому, что отдал своим более разумным товарищам и родственникам часть своих прав. Но именно как дитя он, временами, вправе требовать любимую игрушку взамен сломавшейся. И умные повелители должны иногда удовлетворять невинные капризы.
Кроме того, потребители достойны умиления. Так родители умиляются скромными талантами своих несмышленых детишек.
Земля, если верить царю Соломону, не может носить раба, когда он царствует, и глупца, когда он насытится хлебом…
Соломон был стихийный оптимист. К тому же, он не входил ни в КПСС, ни в «Единую Россию». Насытившихся хлебом потребителей (тех самых, которые стремятся жить, больше получая от других, чем отдавая) уже ничем не удивишь. Главное, регулярно подбрасывать им свежего хлеба. И давать надежду.
Но есть одна вещь, без которой данная схема очень быстро даст сбой. Если этой вещи не будет, то никакой обман не поможет, никакие страхи не вызовут паралич воли. В «Восстании масс» сказано, что «наивно укорять современного человека в безнравственности. Это не только не заденет, но даже польстит. Безнравственность нынче стала ширпотребом, и кто только не щеголяет ею».
На этом топливе и работает российская авторитарная государственная машина. Пройден огромный путь. Достигнуты невероятные успехи.
Обществу можно сколько угодно говорить о том, сколько украли их кумиры, которых они сотворили из нефтяной жижи, газового облака и порохового дыма. Потребителей это не проймет. В лучшем случае, они позавидуют, что не оказались на их месте. Если потребителей не лишат хлеба и незатейливых зрелищ, гром не грянет, мир не рухнет…
Изменения произойдут не потому, что глупцы, наконец, подавятся хлебом, а потому, что земля долго не вынесет царствующих рабов. А не вынесет земля рабов потому, что и они не выносят эту землю. Нашу землю. Они только клянутся в любви к ней, но не любят ее. Они дорвались до высот власти, и земля ушла у них из-под ног. Теперь они витают где-то там, в кучевых облаках, и спускаются на землю только для того, чтобы вытереть о кого-нибудь ноги или кого-то в брошенной земле закопать. Это не только грустное и гнусное, но и скучное зрелище.
Алексей СЕМЁНОВ
