Пушкинский театральный фестиваль: Все наше

Два дня Пушкинского театрального фестиваля в Пскове в плане спектаклей оказались вроде бы и не пушкинскими. В медиахолле читали свои лекции Лев Лурье  («Псковские крестьяне в старом Петербурге») и Борис Голлер («О композиции Евгения Онегина»). Но на сцене (а в одном случае - и не совсем на сцене) шли спектакли: один - о народовольцах, которых сегодня опять чаще называют террористами, чем революционерами, а другой - по стихам Евгения Евтушенко. И оба, на наш взгляд, оказались больше пушкинскими, чем иные «сценические версии» произведений Александра Сергеевича.

«В любой другой стране»

…Из сонма героев их вычистили с концом советской власти - почти сразу. В зрелую ельцинскую эпоху уже были популярны сериалы о России, которую мы потеряли по вине всех этих «бомбистов»: студентов-недоучек, худосочных истеричек-курсисток, завистливых и ленивых любителей равенства из рабочего класса, а также разночиния с высшим образованием, вырвавшегося за черту оседлости.

Потерянная Россия представлялась «михалковской»: с чистенькими румяными крестьянскими детьми, с колокольными звонами, с блестящими офицерами, с горячими бубликами, с холодной водкой - со всем-всем чистым, горячим, цветным, изобильным.

Фото: drampush.ru

Это не та Россия, о которой в спектакле Театро ди Капуа «Жизнь за царя» рассказывает сельский фельдшер, революционерка, террористка, член исполнительного комитета «Народной воли» Вера Фигнер (Илона Маркарова). Вот они, десять месяцев работы в селе Вязьмино Саратовской губернии: «Болезни все застарелые: у взрослых на каждом шагу ревматизмы, головные боли, тянущиеся 10-15 лет; почти все страдали накожными болезнями - в редкой деревне были бани, в громадном большинстве случаев они заменялись мытьем в русской печке; неисправимые катары желудка и кишок, грудные хрипы, слышные на много шагов, сифилис, не щадящий никакого возраста, струпья, язвы без конца, и все это при такой невообразимой грязи жилища и одежды, при пище, столь нездоровой и скудной, что останавливаешься в отупении над вопросом: есть ли это жизнь животного или человека?»

Фото: drampush.ru

Она приехала в деревню просвещать, готовить крестьян к борьбе за лучшую жизнь. И бесконечно принимала больных. Пять тысяч человек за 10 месяцев: «столько же, сколько земский врач в течение года в городе, при больнице, с помощью нескольких фельдшеров». Учила с сестрой Евгенией детей (до их приезда на три волости не было ни одной школы), взрослых - чтобы те могли хотя бы читать договор при найме. «В любой другой стране мою деятельность назвали бы культурно-просветительской. Кроме как в России». Это неточная цитата. Но за такое знакомое «в любой другой стране» и «кроме России» можно ручаться.

Фото: drampush.ru

В Петербурге «Жизнь за царя» играют на разных квартирах, меняя адреса - как будто в целях конспирации. В случае с Псковом все было проще: публика с удобством расположилась в большом зале. Ожидали, что сейчас поведут в фойе на второй этаж, как было обещано. И действительно повели - почти в полной темноте, редко, где мелькнет свечка.

Вел нас Лев Толстой. Или Федор Достоевский. В общем, удивительный Андрей Жуков, который только что читал (или даже зачитывал, учитывая обстоятельства сцены) два письма Льва Толстого русским государям: Александру III и Николаю II.  У первого он просит милости для пятерых цареубийц (Желябов, Кибальчич, Михайлов, Перовская, Рысаков). Второму и последнему шлет почти пророчество: «Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира». И хочется умно и тонко усмехнуться: «Да неужели?» А как быть вот с этим, только что прочитанным: «Армия полицейских - явных и тайных - все увеличивается. Цензура дошла до нелепостей запрещений, до которых она не доходила в худшее время 40-х годов. Религиозные гонения никогда не были столь часты и жестоки, как теперь, и становятся все жесточе и чаще». Как с этим быть через сто лет?

Кто очертил этот круг для России? Как переступить через него? Как разорвать? Что делать? Да-да - что делать? И слышишь, как Достоевский (уже Достоевский) переговаривается с кем-то из зрителей: узнай вы, что собираются взорвать Зимний дворец, - донесли бы? О пытавшихся выйти за круг, разорвать его или взорвать пойдет речь дальше.

Фото: drampush.ru

Мы поднялись в конспиративную квартиру: красный абажур над столом, елка (она, оказывается, реквизит, а не героиня анекдота «вынеси елку»), гитары, рафинад и сушки, половинка черного. Неуловимо напоминает интерьер «домика «Искры». Наверное, из-за абажура. Но в доме товарища И.Н. Бочкарева обстановка была богаче. Дожил ли он до семнадцатого года?

Все это мелькает до того, как заговорят четверо молодых людей за столом. И как только заговорят - ты будешь думать только о них. Илона Маркарова, Александр Кошкидько, Павел Михайлов, Игорь Устинович: они не просто играют, но как будто бы предоставляют себя для голосов Веры Засулич и Веры Фигнер, Андрея Желябова и Николая Кибальчича, и еще многих-многих других. Не святых, нет, совсем не святых, но мучеников. Убийц и жертв, порой случайных, как Геся Гельфман, которой смертная казнь была отсрочена до родов. И которая умрет до этой казни в страшных мучениях. Как сейчас бы сказали «из-за неоказания медицинской помощи». А через год в сиротском доме умрет ее дочь, которую не отдали в семью отца…

В каждом из них столько всего: от достоевских бесов до непонятной уверенности в ценности того, что делают. А это не одна революционная борьба: страшно трогает просьба Кибальчича за свои научные изыскания - чтобы не пропали. Прошение это разорвут и высморкаются (и всё же Кибальчич попадет не только в учебники истории, но и физики, впрочем, я не уверена, что он там есть сейчас). Что делать, что же делать? Они говорят, поют (да, о покушении на Трепова Вера Засулич споет самый жестокий из всех слышанных романсов) и не дают ответа. Ни в первом, ни в последнем слове, которое, впрочем, и не произнесено…

Ах да, при чем здесь Пушкин? Это вопрос, возможно, задают себе зрители, возвращающиеся из конспиративной квартиры в наш праздничный театр.

Пушкин при всем.

При столько раз помянутом в спектакле Джулиано ди Капуа Третьем отделении, не отпускавшем его до самой могилы.

При письме Жуковского шефу этого отделения Александру Бенкедорфу - 7 февраля это страстное послание блестяще сыграл на малой сцене Сергей Барковский.

При «и я бы мог» (дальше зачеркнуто) рядом с рисунком виселицы и пяти повешенных.

При «Графе Нулине», который был закончен в день восстания на Сенатской. В этом году восстанию декабристов 190 лет. Как-то его вспомнят? 

Да как бы не вспомнили - декабристов, народовольцев… Нельзя вычеркнуть ни из истории, ни из русской литературы:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена.

«Для вас играли... Веня и Женя»

И спектакль «Нет Лет» Театра на Таганке в постановке легендарного Вениамина Смехова собрал полный зал, люди, встречавшие артистов овациями, были готовы слушать их и стоя. Под «Марш авиаторов» актеры поднялись на сцену, декорации которой отличались сдержанностью и даже скромностью, как и костюмы артистов - серые юбки, брюки, свитера, белые водолазки и рубашки - отголоски советского прошлого. Открыл спектакль именно Александр Сергеевич, по крайней мере, его портрет, и «В государстве по имени КАК БЫ» Евгения Евтушенко:

...Я хочу перед Богом предстать

как я есть,

а не как бы,

не вроде –

лишь бы «как бы счастливым» не стать

в «как бы жизни»

и «как бы свободе».

Спектакль «Нет Лет» - это поэтическое представление по стихам Евгения Евтушенко. Как уверяют его создатели, в новом времени спектакль сохраняет и продолжает лучшие традиции Театра на Таганке - «театра поэзии». В композиции лучшие стихи Евтушенко, от ранних до нынешних. Вениамин Смехов убежден, Евтушенко - «наше все» не меньше, чем Пушкин. Неслучайно именно эта постановка была выбрана для показа на Пушкинском театральном фестивале в Пскове. ФОТОРЕПОРТАЖ.

Некогда спектакль «Нет Лет» было решено посвятить школе Юрия Любимова. Вышел он, признался режиссер, неожиданно: в 2012 году Смехову позвонил Валерий Золотухин, тогда уже худрук Театра на Таганке, и заявил, что у Евгения Евтушенко есть идея отметить любимовское прошлое Таганки, лучшее прошлое театра, спектаклем. Смехов прислал поэту композицию будущего спектакля, а затем отправился просить благословения у самого Юрия Петровича. «Он ответил: «Я не священник, благословлять не буду, но если у тебя получится спектакль с моими бандитами, то я буду рад», - вспоминает Смехов.

Сам режиссер занимает в спектакле роль некоего булгаковского Мастера - сидя на краю сцены за письменным столом и печатной машинкой. Время от времени Вениамин Борисович читает стихи Евтушенко, а порой - делится своими впечатлениями, внезапно возникшими мыслями с нами, зрителями. Со сцены звучат воспоминания, пожелания, мнения и даже анекдоты, зачитываются письма. Великие имена, великие люди...

На сцене разные поколения артистов - «ветераны» и «не ветераны», как и в зале. Но всех нас объединяет любовь к искусству, а также извечные проблемы Бытия:

…О человек, чье имя свято,

подняв глаза с молитвой ввысь,

среди распада и разврата

остановись, остановись!

«Придут иные времена, взойдут иные имена», а пока артисты Театра на Таганке прославляют своих учителей - тех, чьи имена останутся в сердцах многих на долгие-долгие годы. На сцене актеры дурачились, грустили, тосковали, судачили, шутили, пели и плясали, заставляя зрителей снова и снова переживать самые искренние чувства и эмоции, трогающие до слез.

Вениамин Смехов признался, что и сам Евгений Александрович на премьере «Нет Лет» заплакал: «Но не в грустных местах, а, наоборот, в счастливых». Актеры Таганки, заметил Смехов, как ни одни другие артисты умеют соединять стихи, «и стихи танцуют, стихи поют, стихи плачут, стихи размышляют...» «Все это есть в этом спектакле. Мне просто повезло с этими актерами, которые все умеют. Золотухин предложил мне такую труппу актеров, с которыми я знал только радость. Этот спектакль доставляет радость и актерам, и зрителям. Он был сделан с любовью и желанием восстановить то, что было в 60-70 годы прорывом - спектакль по стихам», - сказал режиссер.

Не обошли стороной артисты и острые политические вопросы, которые актуальны и по сей день:

Потеряла Россия в России

Россию.

Она ищет себя,

как иголку в стогу,

как слепая старуха,

бессмысленно руки раскинув,

с причитаньями ищет

буренку свою на лугу.

Политическая ситуация в стране всегда была сложной, подчеркнул Вениамин Смехов: «Антракт нам только снится». Он добавил, что культура - это особая, отдельная Россия. «Очень рад, что я могу выбрать мою Россию, о которой идет речь в этом спектакле», - признался Смехов.

Красной нитью всего спектакля были легендарный строки Евтушенко:

Я разный -

я натруженный и праздный.

Я целе-

и нецелесообразный.

Я весь несовместимый,

неудобный,

застенчивый и наглый,

злой и добрый...

Зрители «Нет Лет» смогли заново познакомиться с поэтом, посмотреть на него глазами великих мастеров, артистов Театра на Таганке, самого Вениамина Смехова. Дань памяти в этот вечер отдали и Валерию Золотухину. Некогда он сам начинал репетировать этот спектакль, но сыграть в постановке не успел - 30 марта 2013 года его не стало:

На дощатой плахе-сцене

Рвал Высоцкий грудью цепи

И лучился заводной,

Легкий, звонкий, без натуги

Золотов, нет - Золотухин,

Золотистый, золотой...

«Любимова птенцов», «таганскую породу» зрители благодарили стоя. А Смехов в завершении сказал псковичам: «Вы замечательные зрители», а затем поочередно, ласково, почти по-отечески, представил всех участников постановки, в том числе и себя: «Для вас играли... Веня и Женя». К сожалению, лекцию «Поэтический разговор» Вениамин Смехов был вынужден вчера отменить, но «поэтический» урок он псковичам все же преподал. 

Елена Ширяева, Светлана Аванесова